Министерства переводят из Царского Села в Москву, и наконец приезжают и мои родители. С маленькой Адой я живу у них.
Уже царят хаос и анархия. Голод и холод невообразимые. Чтобы достать пару жалких картофелин, моя сестра и я уезжаем на десять и более километров за город. Чтобы достать кружок замороженного молока, которое может сохранить моей дочке жизнь, мы целый день на ногах, но нам не удается донести его до дома.
Вечером, возвращаясь, мы натыкаемся на грабителей — истощенных и голодных, как и мы сами. Они отбирают у нас молоко. Плача, я рассказываю им о своей дочке. Они пожимают плечами: за огромными сугробами снега прячутся их жены. Теперь они подходят ближе — почти у каждой на руках грудной ребенок.
На следующий день везет больше. После нескольких часов бесплодных поисков один крестьянин дает нам молока и несколько картофелин. Нам удается принести и то и другое. Картофелины превращаются в ледышки. Дома мы их оттаиваем; снимаем кожуру и высушиваем ее, прокручиваем через мясорубку, поджариваем на сковородке — конечно, без масла — и используем полученный порошок вместо кофе. Если только у нас есть дрова. Дело в том, что дрова так же трудно достать, как и пищу. Мы воруем их в лесу, с риском для жизни. Тащим ветви и бревна домой, распиливаем и рубим — всё под покровом темноты и готовые к тому, что соглядатаи или завистливые соседи донесут и нас схватят и арестуют. Однажды нам удается подкупить крестьянина дорогим кольцом с бриллиантами. Ночью он сбрасывает десяток березовых поленьев перед нашим домом и поспешно уезжает, потому что торговать дровами строжайше запрещено. Мы с сестрой тащим тяжелые сырые поленья с улицы на чердак нашего четырехэтажного дома. Пять бревен уже удалось затащить наверх, когда же мы снова спускаемся вниз, двух бревен из оставшихся пяти недостает. Значит, случаем воспользовались либо соседи, либо шпики, либо полицейские. Возможно, они притаились в соседнем парадном, поджидая нас, чтобы арестовать. И мы оставляем лежать три полена. Это означает в три раза меньше дров, меньше водянистого супа и меньше часов тепла. Мы плачем от ярости, но наш страх потерять эту убогую жизнь еще сильнее.
Мы поднимаемся наверх, прокалываем обмороженные волдыри, которые натерли, перенося дрова наверх, и вытаскиваем дюжины заноз. Потом собираемся вокруг нашей маленькой печурки, которую нежно называем «буржуйка».
Мы научились подкладывать совсем маленькие щепочки под пламя, пока лед, влага и сырость, шипя, не начинают испаряться из больших поленьев. Мы машем и дуем до изнеможения, чтобы занялось робкое пламя. Грязные, закопченные и с покрасневшими глазами, мы потом с блаженством пристально смотрим на огонь.
