— Простите, — сказал он.
— Ничего страшного, — пробормотал я, все еще кривясь от боли.
— Никак не привыкну, как будто у меня протезы. Вы же знаете, как это бывает: говорят, что новые конечности будут ощущаться как мои собственные, но где там! Врачи — бессовестные лгуны.
У меня не было опыта в таких делах, тем не менее я вежливо согласился:
— Хорошо вас понимаю.
— А вообще-то я рад знакомству. Наконец-то!
Родни был выше меня, но ненамного. Главное, он был лет на десять, а то и на все двадцать старше, хотя операции и многочисленные шрамы повлияли на него странно: добавили одновременно и мальчишества, и потрепанности. По сравнению с последними съемками его речь немного изменилась: стала сердечнее и быстрее, к тому же он, как мне показалось, не был до конца уверен, о чем говорить, поэтому, скрывая колебания, выпаливал первое, что приходило в голову.
— Как вам нравится мой дом? — спросил он и тут же осведомился о нашем перелете, потом признался, что не любит разросшиеся мегаполисы, к которым принадлежит Титан, и подивился, как я могу там жить. Прежде чем я успел ответить, что рассказываю в своих программах о людях, а вблизи Сатурна люди обитают именно в такой обстановке, он уже принялся живописать свои достижения.
— Мы почти готовы к полету, — заверил он меня и, моментально меняя тему, указал на воду. — Это моя акула! Видите зарубку на спинном плавнике?
На Энцеладе люди держат рыб на правах домашних любимцев. Но мало кто осмеливается дружить со взрослыми белыми акулами, даже если им вживлены имплантанты, заставляющие вести себя прилично. Эта, впрочем, смиренно просила кусочки, по-дельфиньи балансируя на хвосте.
Неуемный поток вдохновенных речей хозяина дома меня настораживал. Почувствовав, наверное, мое настроение, Блондиночка крепко ухватила его заново выращенную руку.
— Как насчет экскурсии, Родни? Уверена, гость будет тебе очень благодарен.
— Действительно, — промурлыкал я.
Он был благодарен за возможность перейти к делу. С проворством давнего местного обитателя он повел нас в свое круглое жилище посередине плота и на протяжении получаса демонстрировал мне бесчисленные реликвии, накопившиеся за многие годы приключений на второй по степени непригодности для жизни планете Солнечной системы. Там хранились плоские фотографии, неподвижные и движущиеся голограммы; все до одного виды были захватывающе красивы, пусть их запечатлевали роботы и непрофессионалы. Каких только трофеев там не было: куски белых шкур, отщипнутые от живых облаков; огромные, невесомые, иссиня-черные снежинки; яичная скорлупа, превосходящая прочностью любую броню; даже шмат заряженного жира из мегафауны Южной Зоны.
