— Так, значит, ты признаешь, что в том месте, над которым висит хедж, находится караван?
— Да.
— Ну, так там, за нами, летит еще одна пара, к которой примкнула теперь наша овдовевшая самочка. Вон они, видишь?
Шейх посмотрел назад. Его острые, натренированные глаза не могли не различить птиц, о которых говорил чужеземец.
— Да, я их вижу, — ответил он.
— Итак, там должен быть караван?
— Вероятно.
— И при этом мы находимся не на торговом пути; ты сам так сказал. Значит, эти люди позади нас идут по нашим следам?
— Наверное, они не знают дороги и поэтому стараются держаться за нами.
— При каждом караване всегда есть шейх-аль-джемали и, кроме него, другие люди, прекрасно знающие дорогу.
— Но даже самый лучший хабир[23] может заблудиться!
— В большой Сахаре — да, но не здесь, южнее Дарфура[24], где о настоящей пустыне, по правде говоря, даже речи быть не может. Шейх каравана, который следует за нами, знает местность так же хорошо, как и мы: он не может не знать ее. И если он тем не менее сбился с караванного пути и пошел за нами, значит, он зачем-то преследует нас.
— Преследует нас? Что за мысль, эфенди, пришла тебе в голову! Но ты же не думаешь, что эти люди…
Он не договорил, и ему едва удалось скрыть свое смущение.
— Что они принадлежат к гуму[25], хочешь ты сказать? — продолжил за него чужестранец. — Да, именно так я и думаю.
— Боже милостивый! Что ты говоришь, эфенди! Здесь, в этой местности, вообще нет гумов. Они встречаются только севернее Дарфура.
— Я не верю этим людям. Почему они преследуют нас?
— То, что они следуют за нами, еще не значит, что они преследуют нас. Разве они не могут иметь ту же цель, что и мы?
— Хотят тоже сократить путь? Да, это вполне возможно.
— Это не только возможно, но наверняка именно так, — с облегчением сказал шейх. — В моем сердце даже нет малейшего подозрения. Я знаю эту местность и уверен, что здесь мы в такой же безопасности, как в лоне Пророка, которого благословляет Аллах.
Чужеземец бросил на шейха пытливый взгляд, который тому, видимо, не понравился, так как он спросил:
— Почему ты так на меня смотришь?
— Я смотрю в твои глаза, чтобы прочесть то, что скрыто в твоей душе.
— И что же ты там видишь? Правду?
— Нет.
— Аллах! Что же тогда? Ложь?
— Да.
Тогда шейх схватился за нож, который торчал у него из-за ремня, и вскричал:
— Знаешь ли ты, что ты оскорбил меня? Настоящий бени-араб никогда не стерпит такого!
Вдруг лицо чужестранца приобрело совсем другое выражение. Его черты стали как будто острее, напряженнее. Потом оно осветилось надменной улыбкой, и он сказал почти презрительным тоном:
