Грейлинг снова взглянул на червя.
– А вы его прибьете, этого гада? – спросил он.
– Пусть природа сама его порешит, без меня, – покачал головой священник. – Поставлю миску на газон перед домом, птицы управятся. Только бы жена не увидела.
Грейлинг запахнул халат. Его эта тема больше не интересовала.
– Где тут новые могилы? – спросил он. – Эти все прошлых веков.
И указал на ближайшие старинные надгробия.
Священник оглядел их с видом собственника:
– Здесь последний камень поставили в 1921 году, когда один прихожанин умер – упокой, Господи, его душу! – от ран в битве при Сомме, в Первую мировую. После хоронили уже на новом участке, за церковью. А вы кого-то конкретно ищете?
Грейлинг отвечал уклончиво: мол, только приехал на этой неделе, снял наконец этот Розовый дом. А сюда просто так забрел: оглядеться, познакомиться с окрестностями.
Священника явно устроил бы несколько более вразумительный ответ, и он заметил, мол, уж слишком свежо в этот час в пижаме гулять.
– Да я от перелета никак не отойду, – сказал Грейлинг, – и вообще, не хотел бы отнимать вашего времени.
– Ну, что ж… Смею ли надеяться, мистер Грейлинг, что вы как-нибудь заглянете к нам в церковь?
Ответа не было. Грейлинг уже повернулся и пошел восвояси.
За этой беседой на погосте, оказывается, наблюдала женщина: она выглядывала из-за тюлевой занавески на окне своей спальни. Она жила на верхнем этаже дома, который всем местным был известен просто как «Двенадцатый номер». Он находился напротив Розового дома, и было ему лет триста – то есть, по местным понятиям, ничего особенного, никакая не старина.
Когда те двое разошлись, женщина осталась у окна, все разглядывая опустевший пейзаж. От уличного фонаря еще лился, растворяясь в тумане, желтоватый свет. Вовсю пели птицы. Ночь напролет поют, подумала женщина, совсем запутались, все от этого освещения. А Мэрион Барнс помнила времена, когда в деревне не было электричества, даже уличных фонарей.
Наконец она отвернулась от окна. На двуспальной кровати, что прежде была супружеским ложем ей с мужем, пока тот не умер год назад, теперь возлежал огромный черный лабрадор по кличке Лорел.
– Пойдем-ка чай сделаем, а, девочка? Ну, давай, пошли, лапа!
Когти негромко клацали по голым половицам: собака плелась за хозяйкой к задней лестнице, в импровизированную кухню, где было только самое необходимое. Мэрион выглянула и в сад, что вдоль Коутс-роуд, где стояли дома побогаче. Там тоже никого не было, и это порадовало Мэрион: после вчерашней драки в пабе поздно вечером, она вконец расстроилась, даже перепугалась.
