— Это десять из отсутствующих ста девяноста двух листов Кодекса Алеппо, — голос Марвина сочился гордостью.
Монсеньор Тиццани властным жестом оттеснил Лавалье с его места и молча уставился на пергаменты.
— Откуда они у вас? — от напряжения Тиццани разбил слова на отдельные протяжные слоги.
— Это моя тайна, — Марвин гордо засмеялся. — В 1947 году синагога в Алеппо горела после того, как в ООН было принято решение о разделе Палестины и об основании государства Израиль. Кодекс был сильно поврежден. Его разделили на части, и члены общины попрятали эти части у себя. В 1959 году ее тайком вывезли через Турцию в Иерусалим. Цели достигли только двести девяносто пять листов из четырехсот восьмидесяти.
— А эти здешние?..
— Ну, а эти десять из исчезнувших страниц теперь здесь, — в голосе Марвина послышались темные, угрожающие нотки. — Я всего лишь хочу дать вам тем самым понять, насколько серьезно Преторианцы относятся к своей миссии. Ибо теперь нам придется заняться болотом язычества.
Марвин нажал на кнопку дистанционного пульта, и перегородка в стене разъехалась почти беззвучно. За ней обнаружилась небольшая комната, в которой стояло несколько кожаных кресел и стол.
Едва слышное жужжание электромотора смолкло. Словно по волшебству с потолка упали световые пучки и осветили стол, на котором лежали двенадцать глиняных табличек, три кости и глиняный строительный штырь.
Марвин подошел к столу и простер руку, немного помедлил и неторопливо убрал ее.
— К сожалению, вот этим нам приходится интересоваться в настоящий момент больше, чем Библией из Алеппо.
Голос его прозвучал сипло, а тело содрогнулось в благоговейном ознобе. Потом он вновь овладел собой, отступил в сторону и с мрачной миной уселся в кресло.
Лавалье взял со стола свои записи, сделанные от руки:
— Но и это — тоже бесценные сокровища.
— Как вы можете ставить на одну доску тексты языческих глиняных табличек со Словом нашего Господа? Лавалье! Опомнитесь! — грубо одернул его Марвин. Его вдруг начали грызть сомнения. Куда подевался дух Преторианцев? Давно бы уже следовало подвергнуть этого Лавалье испытанию на зрелость… и сделать это как можно скорее.
Лавалье, несмотря на предостерегающие слова, самодовольно улыбнулся. Он свернул свои листки в трубочку.
— Мы с месье Брандау проработали текст и сравнили его с содержанием тех переведенных фрагментов, которые месье Брандау привез из Берлина.
— Что написано на табличках? — Тиццани нежно провел кончиками пальцев по глиняным табличкам. Не спуская при этом задумчивого взгляда с костей. «Обратите внимание на кости», — напутствовал его святой отец.
