Три из них были молодые и сильные, а остальные три — старые и уже близкие к смерти. Полевки живут до трех лет, и Джесмин знала, что три старых уже почти достигли этого библейского мышиного возраста.
Три старых сидели в задней части клетки. У них уже не было достаточно сил, чтобы пробиться к корму, растолкав молодых, и им приходилось довольствоваться тем, что останется. Если молодые вообще что-нибудь оставят.
Если память ей не изменяла, в клетке номер четыре находились мыши, с которыми экспериментировал Уэйн Снайдер, добиваясь прорыва в новом поколении противоожоговых и заживляющих мазей.
Мыши набросились на корм. Молодые вновь и вновь оттесняли старых. Надо будет предложить Уэйну, чтобы он их рассадил.
Она наполнила поилку водой и вернулась со Спэрроу в лабораторный отсек.
— Теперь, пожалуй, можно отправляться, — Зоя Перселл огляделась.
— Еще один момент, — Джесмин повернулась к Снайдеру: — Уэйн, зачем ты подсадил к старым мышам молодых? У старых уже нет сил бороться с молодыми.
— Ну что там еще? — простонала Зоя Перселл.
Джесмин повернулась к ней:
— Вас это не касается. Не вмешивайтесь!
— Какие еще молодые? — спросил Уэйн Снайдер.
— Вместе со старыми — из серии по противоожоговым мазям — живут еще три…
— Какие еще три…
Она закатила глаза. Уэйн ведь сам просил, чтобы шестеро последних мышей не подвергались никаким стрессам. Он сам ухаживал за этими животными во время серии опытов и даже дал им имена — вопреки инструкциям: это было запрещено, чтобы не возникали эмоциональные мостики к подопытным животным.
— Уэйн, там в клетке шесть мышей. Три старые и три молодые.
Лицо Снайдера багровело прямо на глазах. Сонная артерия на шее набухла, точно пожарный рукав, а глаза вылезли из орбит.
— Клетка номер четыре? — прохрипел он.
— Да.
Снайдер пустился бежать. Он ворвался в отсек подопытных животных, распахнул дверь и ринулся прямиком к четвертой клетке. Пальцы его вцепились в прутья. Шесть мышей. Три старых, три молодых.
Старые забились в заднюю часть клетки, тогда как молодые все еще поглощали корм.
Ему стало дурно. Он почувствовал, как кровь отхлынула от головы, потом заколотилось сердце. Грудь сводило от колющей боли, а в животе будто бы залег огромный камень.
Бежавшие вслед за ним Спэрроу, Салливан и Джесмин остановились рядом, секундой позже подоспел и Нед Бейкер.
— Что такое? — спросила Джесмин. — Все так, как я сказала. Чего ты так взвинтился?
Он начал смеяться. Он хихикал, он раскатисто хохотал, он бил ладонями по прутьям клетки. Его смех постепенно превращался в настоящую истерику, он ржал, он сотрясался. Слезы выступили у него на глазах и потекли по щекам.
