Надо заснуть, надо выглядеть, надо просто прочесть на радость Филиппу: пусть станут уваженье и терпенье основой вашей молодой семьи! — вот, и первые строчки вспомнила. Стишок как стишок. И ничуть не хуже той пафосной хрени, которую она собирается преподнести им унылой прозой на тему, как я провел этим летом в больничке. Да она только заикнется про «скорую» и перитонит, а без этого нельзя, говорить или все, или ничего, — как Ксенька бросится ее обнимать-целовать и тем временем отбирать микрофон (стих ведь надо будет читать в микрофон), а Филипп — в другой микрофон: звучит «Бразильская бахиана» Вилло-Лобоса, которая лучше любых слов озвучит, что чувствует сейчас наша новорожденная теща… А она невольно поправит: Вилло-Лобуш, по-португальски Lobos читается как Лобуш… и еще добавит: в Бразилии португальский язык. Потому что училка, а бывшими училки не бывают!
Ну хорошо, Валерия Игоревна, или спим, или встаем и записываем слова от руки. Спим… Встаем! Но тогда уже не заснем до утра. На мобильнике — сколько? — 4.16. Час волка или собаки? Час тысяча двадцать пятого слона. А слонов по ночам считают, потому что ночь — время гипербол. Ночью все слишком рядом: луна, вон как лупит сквозь штору, не луна — целая полынья… Ночь — это бег по тонкому льду страха, во-первых, за самых родных… А подо льдом — еще более черное, безвоздушное, непостижимое — в других, в тебе, в устройстве Вселенной, ее ладно бы физики, ее метафизики — которая есть или которой нет? Вот в чем вопрос. Как там было у Вячека? «Не смыслом единым, которого нет…» Но пережитое в больничке — разве не об обратном? Потому и хочет сказаться который месяц — другим или себе самой? Еще полгода, максимум год — и она не поверит, что это с ней было. Вот в чем штука! Память об этом уходит — каждый день, даже, наверное, каждый миг, как река в жару, дневная река, и песок высыхает, подхватывается ветром… То, на чем ты так твердо стоял, вдруг далеко, может быть, от тебя в сотне километров уже… Песок Сахары настолько легок, что переносится ветром в Западное полушарие и образует пляжи Флориды. Невероятно. Хотя Вячек мог это и выдумать. Все, что он ей когда-то рассказывал, она до сих пор держит в своей пустой голове — вот потому-то и держит. Зла не держит уже… Хотя?
Милые мои, дорогие, красивые!.. Нет, так нельзя. Лучше адресно: дорогие Ксенечка и Филипп! Но он же еще и гордый, этот манагер. Значит, тогда: Филипп, Ксения, родные, в моей жизни было недавно одно удивительное переживание, это не совсем то, что принято считать мистическим опытом, но это близко к нему…
