Отец развёл руками:
— Разве же я могу вспомнить… Сколько я их видел разных. Да и не очень присматривался. Нам тогда, говорю же, некогда было.
— Как жаль, — вздохнул я.
— Чего жаль?
— Что ты не помнишь, — сказал я тихо. — А если бы ты сейчас взглянул на него, узнал бы?
Папа рассердился:
— Ну о чём ты говоришь, Жужу…
— Да нет, не на немца ты взглянул бы, а на его фото, — поспешил объяснить я.
— А-а… — поднял брови папа, — ну, это другое дело. Но… Я уже понял, о чём он хочет меня спросить, и сказал:
— Вилли прислал нам несколько фотографий и дедушки и отца.
— Покажи.
— Все они остались у Любови Васильевны, но я могу взять у неё.
Папа тщательно собрал со скатерти в ладонь крошки печенья, высыпал их в блюдце.
Делал он это будто механически, весь погружённый в свои думы.
— У того немца, — заговорил он снова, — кажется, тоже были фотографии, если память мне не изменяет. Вообще при нём был жёлтый кожаный планшет, и его… Так, так… Тот планшет…
— Ну, ты или уж рассказывай, или думай про себя, — не терпелось маме.
Папа поднял на неё глаза:
— Да вот не получается. И говорится, и думается вместе… Вот я мыслю, не попал ли тот планшет в музей боевой славы нашей части. Если попал, то он наверняка сохраняется там и по сей день.
— Разве и такие вещи вы показываете в своём музее? — поинтересовался дедушка.
— Показываем в экспозиции главным образом героев-победителей, а также всё, что связано со славной памятью о наших воинах. Но в фондах есть и всевозможные трофейные вещи…
— Папочка, — сказал я горячо, — а нельзя ли всё проверить?
— Почему же нельзя?.. Ты скажи мне, прежде всего, его фамилию…
— Кюнте. Запиши, пожалуйста; Кюнте Август.
Но всю неделю папа был занят и поэтому не мог заняться этим делом.
А после воскресенья, когда мы сидели как раз у Лёнчика, вдруг зазвонил телефон. Я подбежал к трубке, приложил её к уху. А в ней голос:
— «Орион»! «Орион»! Я — «Василёк». Говорит майор Корниенко.
— Я — «Орион»! Слушаю вас, «Василёк»! — закричал я радостно. — У трубки Жужу.
— Чудесно, — вновь отозвался папа. — Так вот, ребята, если хотите увидеть фотографию, скорее сюда. Я принёс.
Мы с Лёнчиком кинулись к нам домой. Папа поднял в руке перед нами фотографию. С неё смотрел на нас уже не молодой человек в форме немецкого солдата без головного убора. На широком, словно бы расплюснутом носу — большие очки, а за стёклышками их открытые глаза с какой-то тихой неразвеянной грустью. Внизу подпись: «Август Кюнте. Дрезден».
