Моя, моя.
Отныне во снах не отыскать покоя, ибо тебе уже никогда не забыть однажды увиденный образ. Дневную память постепенно сотрет солнечный свет, и ты уже не будешь знать, случилось ли это чудо наяву. Зато ночами, в полудреме, когда реальный мир уже расплывается, а сон только начинает проворачивать ключ в дверце сознания, попытаешься угадать в причудливо изогнутых складках одеяла однажды явленный лик. После, во сне, увидишь ее, свою фею осенних листьев и синего снега, внезапно проснешься и снова, снова с нетерпением будешь ожидать следующей ночи.
Яви свой лик!..
Что я вижу в твоих глазах? Свое отражение. Я хочу, чтобы так было всегда. Я знаю о тщетности молитв, но продолжаю заклинать: не уходи, не убивай разлукой!
Ведь ты моя.
Только моя…
* * *
Пижар еще с минуту плакал как ребенок, совершенно не стесняясь крупных слез, которые падали на поверхность стола.
– Любезный Фредэ, не удивляйтесь, я могу быть сентиментальным. Одиноким мужчинам порой это позволяется, не так ли? – наконец сквозь слезы улыбнулся он. – Так уловить мгновение, так чудесно написать! Сколько бы вы желали получить за это…
– Цену обсудим после того, как договоримся о стоимости партии ваших орехов, – папаша был несколько удивлен впечатлением, которое произвела на барона картина. – Быть может, холст навеял вам что-то свое.
– Да, очень личное, – Пижар встрепенулся. – Так отчего же мы медлим? Давайте навестим этого чародея!
Около полудня в дворик перед двухэтажным домом на рю Лепик, 73/2, въехал маленький армейский грузовик. Из кузова выпрыгнули пятеро рабочих. Один из них тут же принялся стучать в дверь, четверо начали вытаскивать из кузова нечто громоздкое.
На пороге появилась миловидная женщина лет сорока, с волосами, заколотыми на затылке в строгий узел. Темно-малиновое платье без вольных вырезов и декольте, так любимых современными модницами, черный платок на узких плечах, высокие коричневые ботинки, застегнутые у щиколоток медными пуговицами – всё говорило о том, что дама придерживалась консервативных взглядов.
– Слушаю вас, мсье.
Рабочий подумал, что перед ним либо вдова, либо социалистка. В любом случае она не была похожа на особу зажиточную или же, по крайней мере, состоятельную.
– Ваш заказ, мадам.
– Ах да! – вспомнила женщина. – Сегодня суббота. Должна поступить какая-то посылка… Будьте добры, подождите, – и вновь исчезла в доме.
Предположение рабочего, по сути, было верным. Одиль Донадье служила в костюмерной «Гранд-Опера». Она похоронила мужа шесть лет назад, и с тех пор сдавала комнаты на втором этаже своего дома. Всё чаще вдова задумывалась над перспективой переезда на юг. И последний месяц, ввиду приближения тяжелых и опасных времен, немного досадовала, что не решилась сделать этого раньше.
