— Этот пойдет?
А вы у мамаши спросите, — ухмыльнулся Динэр Петрович. — А то она у нас больно нервная, — и Суровцев протянул пакет покупательнице:
Держите добычу, пока я добрый, и войдите в кадр.
Увидев заветный пакет, мамаша дернулась, опустила Мишку, выхватила пакет из рук Суровцева и мигом извлекла из него костюмчик.
— Ка-а-а-кая прелесть! — воскликнула она и, подбежав к Мишке, приложила к нему костюмчик.
Суровцев, посмеиваясь, терпеливо наблюдал, как дергалась осчастливленная им мамаша. Натешившись всласть нежданной покупкой, она вздохнула:
— Как раз о таком я и мечтала! Просто прелесть. Мишка завтра будет самый красивый на утреннике. Ну-ка, Мишаня, скажи нам, что завтра у вас в саду? — затормошила она мальчика, и Мишаня нараспев сказал:
— Мамин праздник.
Все ясно. К Восьмому марта мамаша делала себе подарок — костюмчик для сына, чтобы он был звездой утренника.
Суровцев решил напомнить о себе.
— Ну так что же, мамаша! — мягко сказал он. — Будем сниматься? Войдем в кадр?
— Конечно, войдем! — воскликнула мамаша. — Покажите, куда надо войти. Я сейчас Мишаню переодену… Ах, какая прелесть! — тараторила она. — Сплошной хлопок! Как я рада! — и она уже собиралась было упаковать Мишаню в обнову, как вдруг Суровцев остановил ее.
— Не спешите, мамаша! — мягко сказал он. — Этот костюмчик вы в сеточку свою положите. Вот так. Как говорится, благодарим за покупку. А фотографироваться будем вот в этом, — и он кивнул на «мухомор».
Мамаша растерянно хлопала глазами. Суровцев протянул ей «мухомор».
— Одевайте мальчика, и поживее — у товарища пленка прокисает.
Мамаша с готовностью закивала, поняв наконец, что от нее хотят, и быстро надела первый костюм на Мишаню.
— К зеркалу поближе давайте, — распорядился Макс. — И, пожалуйста, побольше умиления. Больше радости, мамаша, больше восторга на лице! Дайте улыбку крупным планом. Держите улыбку, далеко не отпускайте!..
Макс беспрерывно щелкал — то взбираясь на прилавок, то почти ложась на пол. Бедная мамаша уже и улыбаться разучилась, а Макс все взбадривал ее, требуя все новых порций восторга.
Наконец пленка кончилась и Макс успокоился.
— Можете освободить кадр, — милостиво разрешил он.
Вконец измотанная съемкой, мамаша подняла усталые глаза:
А Мишаню… можно… освободить?
От чего освободить? — спросил Макс.
— От костюмчика этого, разумеется, — сказала она, с ненавистью стаскивая с Мишани «мухомор». Стянув, отдала Суровцеву и с надеждой в голосе спросила:
