Рафаэлька обиженно надул губы. Потом круто повернулся и припустил со школьного двора.
Зато наутро на первой же перемене он появился вновь. На этот раз в глазах его полыхало не ликование, а испуг.
Случилось что-нибудь? — полюбопытствовал я.
Случилось… — тяжело уронил Рафаэлька, и я, подозревая худшее, осторожно спросил:
Блондинка пропала?
Рафаэлька покачал головой и достал из кармана яйца:
— Опять два…
Вот это было уже слишком! Два дня подряд по два? Ничего себе результативность!
На этот раз на Александра Григорьевича мы обрушились уже в учительской.
— Не верю! — уныло повторил он. — Вот вы физика спросите — бывает ли в принципе вечный двигатель? А это одно и то же.
Мы были в отчаянии. Наверное, никогда в истории бескорыстные рыцари науки не испытывали таких мук. Шутка сказать — Александр Григорьевич с порога отметал голые, как скорлупа, факты. А его сравнение бескорыстного усердия Блондинки с легендой о вечном двигателе просто убивало.
Уже не надеясь, что удастся склонить учителя если не к вере, то хотя бы к сомнению, Замира Артыкова пролепетала:
— А может, Блондинка не как все. Может, это курица этого… как его… нового поколения. Как компьютер… Может, это курица двадцать первого века… Может, она способна совершить революцию в сельском хозяйстве? А мы ее проспим, а?
От ее бесконечных «может» вполне могла закружиться голова.
Но Замирка с такой мольбой посмотрела на биолога, что он сжалился и вздохнул:
— Понимаю… Таинственный случай… Но поймите — нет чистоты эксперимента!
Это была почти победа. Биолог, похоже, колебался. Значит, для полного триумфа рафаэлькиной Блондинки оставался удачный эксперимент. Учитель был прав, требуя эксперимента. Разве нельзя было, к примеру, допустить, что умница-Блондинка заразила своим благородным примером одну из подруг по яичному цеху — и та тоже начала послушно плыть по проложенному Блондинкой фарватеру и тем самым ловко мистифицирует всех нас сенсационной и мнимой урожайностью Блондинки.
Бороться за чистоту эксперимента вызвались все, однако решено было допустить лишь тех, у кого имеются бинокли, хоть театральные. Но и таких оказалась почти дюжина.
Мы условились, что встретимся на рассвете у ворот бабушки Ханифы. Рафаэльке было поручено спать как обычно, чтобы эксперимент был чище вымыслов барона Мюнхгаузена.
Собравшись, мы полезли на крышу соседской кладовки, принадлежавшей бабке Наталье. Только отсюда удобно было наблюдать за верандой, где спал Рафаэлька. Именно отсюда уже следил за ней Васька Кулаков.
