— Тебя ждет дядюшка Ахрор, — высвобождаясь из моих объятий, сказала Ойша, — выйди, милый, к нему.
Дядюшка Ахрор стоял у ворот и разговаривал с каким-то русским пареньком лет двенадцати. На мальчике были длинные физкультурные штаны на «молнии» и майка. От купания и солнца кожа у него облупилась и висела лохмотьями, как на молодой картошке. Рядом стоял большой бидон с керосином. По-видимому, мальчик нес этот бидон издалека и керосин плескался, потому что обе штанины у него были забрызганы снизу доверху. Ноги тоже были в керосине и отсвечивали в лучах солнца всеми цветами радуги.
— Вот посмотрите, муаллим, — сказал дядюшка Ахрор, — разве по силам ему такая бочка? А он тащит этот бидон от самого базара. Да разве он один? В нашем квартале все: и женщины и старики — носят керосин издалека. А председатель потребкооперации, я слышал, усадил в машину, на которой должны были развозить керосин, всех своих родственников и свойственников и повез их в Шаамбары. Сынок, — взял он меня доверительно за руку, — сделайте доброе дело, напишите про это в газету. Тогда безобразию сразу настанет конец.
— Ну что ж, хорошо, — согласился я, покоренный искренней верой этого человека в силу печатного слова, — обязательно напишу, будьте покойны.
Попрощавшись с нами, мальчик поднял тяжелый бидон и поплелся дальше. А дядюшка Ахрор увел меня во двор, усадил под виноградником и сказал:
— А знаете, муаллим, о том, что председатель потребкооперации отправил машину на курорт, пожалуй, лучше не писать. Доказательств у нас нет, начнете их искать — пройдет много времени. Да и доказать будет нелегко. Подлецы много подлостей делают, а поймать трудно. Научились. Чисто работают. Вы просто напишите, чтобы обязательно в нашем квартале наладили торговлю керосином, а то народ мучается.
На рассвете прошел первый осенний дождь. Когда я встал, солнце уже давно взошло. Но было еще свежо. Редкие порывы ветра качали отяжелевшие от влаги листья.
Взяв сына на руки, я вышел в сад. Пьяняще благоухали цветы и травы, молодая изумрудная люцерна, вымытая дождем, радовала глаз.
Я вынес из дома коврик, расстелил на траве и лег на спину. Сын сидел около меня и, играя, о чем-то сам с собой разговаривал, а перепелки и куропатки дядюшки Зиё наперебой переводили услышанное на свой птичий язык. Честно говоря, я уже привык к их крику, от него даже уютнее становилось. А сначала разноцветные клетки и сетки вызывали у меня раздражение.
Однажды я даже сказал об этом Ойше. Но она ехидно спросила:
