Мать пела.
Сан'ат еще никогда не слышал, чтобы она пела на людях. Бывало, иногда по дороге, в минуту хорошего настроения или за каким-нибудь делом у себя дома, она мурлыкала под нос грустную песню про горькую женскую долю. Но теперь она пела:
Сними чиммат, открой лицо, для всех прекрасной будь,
Оковы на куски разбей, им неподвластной будь!
Кинжалом знанья порази невежество и тьму,
Науке, мудрости мирской всегда причастной будь!
Это была песня Хамзы Хаким-заде Ниязи, которой мать научилась в Ташкенте.
Голос у матери был приятный, пела она с сердцем, искренне. Полузакрыв глаза и завязывая в узелок и развязывая кончик платка, она, все более вдохновляясь, пела:
Из тьмы чиммата, как из туч луна, блесни лицом,
Из темной жизни выходи, зарею ясной будь!
Лучи учености возьми, а не сурьму для глаз,
Войди в дворцы наук, искусств — для всех прекрасной будь!
Кончилась песня. Некоторые женщины плакали, другие удивленно и восхищенно смотрели на Зайнаб, на свою бесстрашную подругу, имя которой уже много лет было на языках сотен и тысяч женщин и мужчин, друзей и врагов.
Зайнаб наклонилась к пиале с остывшим чаем, стоявшей у ног, отпила и начала говорить. Она призывала женщин действовать смелее, решительно покинуть дома-темницы и вступить в просторный и широкий мир. Она говорила, что теперь само Советское правительство — опора женщин, их защита.
В начале 1928 года Зайнаб была принята кандидатом в члены партии. На следующий день она гостила у Сан'ата и его жены и рассказывала о разоблачении бывшего председателя Союза батраков Ишанкула, который нанес много вреда государству. Расследование предательства Ишанкула было начато с заявления Зайнаб.
Двадцатого июля, после новых выборов в местные Советы, Зайнаб Курбанова была избрана председателем исполкома Локай-Таджикского района. Только-только началась вторая жизнь Зайнаб-биби, но кровавая трагедия буквально через два дня оборвала нить этой жизни.
Осужденные рыли себе могилу. Шагах в двадцати от них, опершись о винтовки, стояли Васильев, Умар и еще один красноармеец. Сан'ат сидел поодаль, в тени обрыва. Сегодня ему особенно тошно было смотреть на своих врагов. Слезящиеся глаза и свалявшаяся, как кошма, борода Ишанкула еще больше усиливали его омерзение к этому выродку.
Осужденные оставили лопаты. Ишанкул, знаком поманив к себе Умара, что-то сказал. Умар подошел к Сан'ату.
— Он просит выполнить последнюю просьбу. Существует такой закон, говорит.
— Ах, подлюга, еще закон вспоминает!
