Зайнаб-биби на некоторое время умолкла, переводя дух. Затем выхватила из рук Умара румол, утерла со своего лица пот и, отшвырнув платок, продолжала:
— У тебя еще мозги набекрень… Когда придешь в себя, хорошенько подумай обо всем, что я тебе сказала, а потом, если захочешь, уходи на все четыре стороны. И знай, сынок, если не вернешься к своему курбаши, то ни красноармейцы, ни ревком ничего плохого тебе не сделают.
И Зайнаб ушла.
— Что там еще? — спросил Сан'ат.
Умар, остановив арбу, о чем-то разговаривал с Ишанкулом.
— Просится по нужде, — ответил Умар.
Сан'ат огляделся. Приблизительно в ста шагах от дороги рос кустарник.
— Пусти, — сказал он.
Ишанкул слез с арбы и принялся растирать рубцы на запястьях, оставшиеся от тонких сыромятных ремней. Ноги, затекшие от долгого сидения, не держали его, и он шел, шатаясь из стороны в сторону, как пьяный. Васильев поехал было за ним.
— Не надо, Петрович, — сказал Сан'ат.
— Вдруг убежит?
— Пусть только попробует! Не беспокойся.
«Ох, если бы Ишанкул попытался бежать, — стиснув зубы, думал Сан'ат. — Ох, если бы только попытался!..» Тогда он, Сан'ат, облегчил бы ту боль в сердце, которая никогда не утихнет. Он бы посмотрел тогда на Ишанкула, который душил и истязал его названую мать. Он бы посмотрел, чего стоит в ясный день этот герой темных ночей…
Ой-ёй… Какие только мысли не приходят в голову человеку! Сан'ат сконфузился. Собственные думы вдруг показались ему чужими, дикими… Командир Караваев на сборах не раз в присутствии представителей командования полка и даже дивизии и бригады хвалил его как разносторонне развитого, передового бойца. Вот тебе и хваленый боец! Нарочно отпустить арестанта, дать ему возможность бежать, чтобы потом схватить его и… Черт побери, оказывается, это большое искусство — держать в узде свои чувства…
Ишанкул возвращался и, походя зачерпнув горсть песка, принялся вытирать им руки, что-то бормоча себе под нос.
Арба продолжала свой путь.
Глиняная кибитка Зайнаб, крытая соломой, ютилась на одной из узеньких, кривых и грязных улочек кишлака. Дворик был окружен низенькой изгородью из колючих веток джиды, через которую можно было свободно перешагнуть. Внешняя стена кибитки была испещрена старыми следами кизяков.
Караваев, Каримов и Сан'ат расхваливали плов, которым их угощала Зайнаб. Сан'ат по знаку хозяйки принес тыкву с водой и глиняную миску, чтобы гости могли вымыть руки.
— Зайнаб, сейчас мы будем тебя благословлять, — шутливо сказал Караваев и, подражая муллам, воздел руки. — Пусть будет тебе дарована долгая жизнь, и пусть никогда не знают устали твои искусные руки.
