Они поместили арестованного в камеру для допросов – три метра в длину, три в ширину, два в высоту, глухие обитые тканью стены, в углу параша, лампа мощностью в тысячу ватт, стол и два стула. Никаких ширм, все на виду. Ему завели руки за спинку стула, сложили крестом и привязали с помощью двух комплектов наручников левую руку к правой ноге, а правую руку – к левой ноге. В такой позе человек постоянно прогибал спину, а плечи и затылок через несколько часов пронзала кошмарная боль.
Теперь-то писатель сам почувствует, что за муки терпели от него и его приятелей те дети – конечно, исламское отродье, но все же… На нем не было ничего, кроме дырявого носка. В начале допроса он настойчиво требовал дать ему его вещи, но Дедок – один из двух его коллег, который получил свое прозвище три года назад, когда у него появился внук, – залепил ему очередь из оплеух. Дедок всегда начинал допрос с нескольких размашистых и звонких оплеух, а уж потом переходил к более серьезным способам воздействия. Оплеухи, объяснял он, оглушают, они звенят, как пасхальные колокола, повергают подследственного в состояние, похожее на эйфорию, и иногда их вполне достаточно, чтобы получить полное признание. Нужно только бить всей ладонью и сжав пальцы.
А потом писатель потребовал… адвоката! Адвоката? Может, еще и судебный процесс организовать? Дедок ответил ему, что мерзавцы вроде него не имеют права даже называться людьми, и дал ему со всей силы ногой по ребрам, чтобы показать, какая разница существует между сыновьями Господа и выродками Сатаны. Многообещающий писатель извивался от боли, сидя на стуле. Тяжело, если нельзя ни согнуться пополам, ни закрыться руками, когда боль вгрызается вам в плоть, в нервы, в кости.
Писателю предложили воды и стали задавать дежурные вопросы: имя, фамилия, адрес, возраст, профессия (они знали, кто он…). Вопросы перемежались замечаниями о достоинствах и недостатках богатства, славы, бедности, порока и добродетели. Писатель отвечал коротко, иногда невпопад, из-за мучившей его боли. Дедок ему объяснил, что его быстро отвяжут, если он будет готов им помочь: у них ночью есть дела поинтересней, чем потрошить сексуальных маньяков, – как у всех хороших учеников архангела Михаила, у них имеются семьи, им хочется поскорее вернуться домой и поцеловать утром детей. Тогда писатель вдруг выплеснул целый поток слов, которые иногда нужно было направлять в нужное русло, а иногда приостанавливать. Да, он несколько раз участвовал в закрытых вечеринках, да, он часто менял партнеров, женщин и мужчин, да, он пришел на вечеринку, устроенную одной знакомой его издателя, кто она? Ее зовут Мод, кажется, нет, я не знаю ее фамилии, пожалуйста, отвяжите меня, а то я сейчас… мне так хочется в туалет, что я сейчас не сдержусь… Так значит, Мод его пригласила на вечеринку, где обещала ему спуститься еще на одну ступень порока, он пришел туда из чистого любопытства, а также потому, что надеялся там найти источник вдохновения, которого ему не хватало, нет, он не знал, он клянется, что не знал, что там пытают арабских детей, отвяжите меня ради Бога, а то у меня лопнет мочевой пузырь.
