«Сталин, – повторял Гитлер неоднократно, – рассудителен, осторожен и хитер. Пока он жив, – опасаться нечего. Но ситуация изменится, как только он умрет, так как евреи, сейчас оттесненные на вторые и третьи места, тотчас же вновь пролезут вперед».
В 1939 году Гитлер сказал: «Когда Сталин умрет, я раздавлю СССР».
Жизнь Муссолини гарантировала союз с Италией. Жизнь Сталина обеспечивала благоразумие СССР. Оба были не только главами государств, но хозяевами страны. Оба вели свои народы по праву гения. Они не были связаны ни демократической оппозицией, ни непрошеными советниками. Они ввели строгие, даже суровые законы. Гитлер признавал их если и не за равных, то за подобных себе.
Кроме них, после смерти Кемаль-Ататюрка, не было крупных людей.
Ни подлинных вождей, ни подлинных хозяев. Только личности второго и третьего разряда, демократические марионетки. Бессильные правители, которые зависели от «хорошего пищеварения их утомленных народов» и валились от одного парламентского голосования или от всеобщих выборов. И главное, люди без воли и без темперамента. «Даладье… Чемберлен… эти болтуны, эти несчастные черви». Они неспособны были на риск. Они не в состоянии были принять мужественное решение. И конечно они никогда не стали бы воевать. По крайней мере не стали бы воевать серьезно.
Нюрнбергские документы доказывают, что это презрение к противникам было одной из тех сил, которые наиболее подстегивали решимость Гитлера. Он никогда не подозревал (несмотря на опыт прошлой войны, на Клемансо и Ллойд Джорджа), что демократии могут иметь в запасе людей, которые в минуты опасности могут оказаться столь же энергичными и сильными, как и прирожденные диктаторы. Он не предчувствовал Черчилля и не понял Рузвельта.
Он не в состоянии был их понять, так как он не знал тех народов, из которых они вышли. Здесь предел интеллигентности и аналитической способности Гитлера.
Он происходил из центральной Европы, из мира Австро-Венгерской монархии, раздираемой национальными вопросами, страны, где все народы ссорились и сталкивались. Он жил в Вене, столице пестрого, мозаичного государства.
Он был беден и несчастен. Он, немец, проводил свою жизнь на рынках, среди словенских каменщиков, чешских бетонщиков и хорватских чернорабочих. Он стоял в очереди у дверей ночлежного дома в Меймлинге, среди сброда всех национальностей.
Он читал. Он открыл своих героев: Фридриха II, Бисмарка – его земляков; людей, карьера которых развертывалась на пространстве между Рейном и Вислой, чаяния и мечты которых никогда не переступали берегов Европы, но которые благодаря своей энергии основательно перемешали месиво европейских народов.
