Главный Штаб долго противился проектам фюрера. И Гитлер сохранил в сердце жгучую обиду, неутолимую ненависть и неугасимый гнев. Он был непогрешимым, которому нанесли оскорбление, Богом, в котором позволили себе сомневаться.
«Фюрер, – заявил на процессе Кайтель, – был болезненно чувствителен к мысли, что генералы недостаточно его признавали».
Судьи просили маршала пояснить, что он разумел под этими словами.
«Конечно Гитлер никогда об этом не говорил вслух, но про себя он должен был говорить так: „Генералы все еще смотрят на меня, как на бывшего ефрейтора первой войны и, когда я говорю о военных делах, они спрашивают себя: „Откуда он может это все знать?“ Я повторяю, что Гитлер мне этого никогда не говорил, но мне, молчаливому наблюдателю, всегда казалось, что это ощущение глубоко сидит в нем. К сожалению, я был не единственный, кто замечал это. Другие это тоже подмечали и они пользовались этим, чтобы возбуждать фюрера против неугодных им лиц. Всем было известно, что существует верное средство, чтобы погубить любого генерала в глазах Гитлера: это донести, что он, получив приказ фюрера, встретил его словами: „Это невозможно. Это нелепо“. – Такой человек был конченный“.
На безмолвную сдержанность, немой отпор, который он ощущал в отношении себя, Гитлер отвечал либо безудержным гневом, либо уничтожающим презрением.
Можно почти без преувеличения сказать, что он считал всех вообще генералов за ископаемых и дураков. Он упрекал их в полном отсутствии воображении, в отказе принять идеологию национал-социализма, в презрении к партии и ее вождям, в идейной закоснелости и рутине, – например в рыцарских представлениях о войне, которые приводили его в ярость. Он говорил: «Я не могу ожидать от моих генералов, чтобы они меня понимали, но я могу требовать, чтобы они меня слушались». Перед высшими чинами армии он держал такие речи: «Эти идеи слишком высоки для вас; они вам не по плечу, но имейте ввиду, что я ожидаю от вас повиновения».
Особенно велика была его ненависть к Сухопутной армии, в которой он находил наибольшее выражение старого прусского духа. «У меня, – говорил он по словам Иодля, – национал-социалистическая авиация, христианский флот и реакционная армия». В устах Гитлера «реакционный» было бранным словом, почти равносильным тупому, полускотскому. Поэтому он обращался с авиаторами дружески, с моряками снисходительно, а с армейскими генералами – как с собаками.
Но при этом надо признать, что Гитлер действительно далеко превышал этих профессиональных военных в их области.
