У лагерных ворот нас встретил караульный. Он проверил наши документы и, указав на один из бараков, объяснил, что там находится управление лагерем, где мы обязаны зарегистрироваться. Там нам отведут и жилье.
— Вы сегодня удачно попали, — с усмешкой добавил он. — Нынче будет выплата.
В управлении нас принял сам комендант, советский полковник. Выглядел он довольно располагающе. Он усадил нас и объяснил нам псе лагерные правила и порядки. Мы узнали, что каждый возвращенец получал каждую декаду по 800 франков, по десять пачек сигарет и по три пачки табаку. Богатство!
Полковник включил нас в лагерные списки и сказал, в каком бараке мы будем жить.
В комнате, куда мы пришли по указанию коменданта, уже находилась одна молодая пара: офицер-моряк со своей женой, француженкой. Он поспешил рассказать нам свою историю. В Севастополе он попал в плен к немцам, потом вступил в РОЛ, откуда перешел к французским партизанам.
Рассказывая это, он заметно нервничал. Было видно, что он старается сам себя успокоить относительно своего будущего. Часто повторял:
— Мне дома простят. Ведь я все-таки боролся против немцев. Что ж из того, что вместе с французами?..
Я тогда никак не мог понять, о каком прощении он толкует. Все казалось простым и ясным: человек воевал, защищая родину, попал в плен, ухитрился присоединиться к союзникам — и снова боролся против Гитлера. Что же тут «прощать»? Тем более, теперь, когда родина с такой радостью и нетерпением ожидает возврата всех своих детей…
Спустя некоторое время я узнал, откуда брались средства на содержание лагерников. Все это — деньги, продукты, одежду, обувь — давала Франция. У нее был заключен с Советским Союзом договор, по которому обе стороны обязывались обеспечивать возвращенцев всем нужным. Советские возвращенцы получали от Франции много — это я могу подтвердить на основании собственного опыта. Получали ли от советских властей французы, возвращающиеся домой, столько же, — об этом мне ничего не известно.
Кормили в лагере превосходно. Каждый мог есть, сколько хотел. Легко понять, что это значило для людей, которые перед тем голодали по несколько лет.
В лагере Борегард я первый раз в жизни познакомился с политической муштровкой. Она проводилась, главным образом, в клубе. Каждый день там что-нибудь устраивалось — или советские офицеры делали доклады о международном положении, или демонстрировались фильмы — советские, разумеется.
Все лагерные жители обязаны были присутствовать.
