В самом конце октября французский самолет привез военную миссию, и мы, отъезжающие, выхлопотали разрешение отправиться во Францию на этом самолете. До 3 ноября, на которое был назначен отъезд, оставалось еще несколько дней. Деньги у нас с женой были, и мы решили напоследок отдохнуть и развлечься, но горьки были эти последние дни… Днем мы осматривали город, по вечерам посещали рестораны, а последний вечер провели у бабушки с теткой.
Вылетать нужно было очень рано утром, и поэтому мы решили оставить дочку ночевать у бабушки. После ужина мы распрощались с родными и пошли побродить по городу. Мы ходили как-то машинально, почти все время молчали, а если говорили, то только о прошлом, стараясь не думать о разлуке, которая приближалась с каждой минутой. К утру мы вернулись домой (для меня это уже не было домом). Жена приготовила чай. Она изо всех сил крепилась и не плакала, но я чувствовал, каково у нее было на душе.
Что станется с ней, когда я уеду? Кто ее защитит? Что будет с ребенком, если Аллу арестуют, как это случилось со всеми возвращенцами? Голова шла кругом, я цеплялся только за одну мысль: будучи во Франции, найти способ вытянуть Аллу и дочку оттуда, где так трудно и страшно живется человеку.
В шесть часов утра пришла машина с отъезжающими. Провожали нас только двое: Алла и жена господина Б.
Я попросил шофера уступить мне место за рулем. Мне хотелось еще раз самому провести автомобиль по московским улицам. Шофер охотно уступил мне место. Алла тоже уселась в кабине между шофером и мной, и так как было тесно, то она была прижата ко мне. В первый раз за все время она дала мне понять, как страдала от нашей разлуки. Она взяла меня под руку и жала мою руку почти до боли.
Мы ехали минут двадцать. Наш самолет находился на военном аэродроме у Ленинградского шоссе.
У ворот аэродрома к нам подошел часовой, мы объяснились и он открыл ворота. На территории аэродрома уже стояла машина из посольства, привезшая команду самолета. В этой же машине приехал и консул.
Советский пограничный офицер (здесь был «Пограничный пункт Москва-Аэропорт») пригласил нас войти в здание, захватив с собой вещи. Консул тихо спросил нас, имеем ли мы какие-нибудь письма или фотографии из Советского Союза. Он объяснил нам, что постарается освободить нас от досмотра, и возможного личного обыска.
