В спешке призрачный пассажир даже не заметил, что медсестры нет ни рядом с ним, ни за его спиной.
Добежав до поезда, он ухватился за дверную ручку своего купе[20], счастливо вздохнул: «Ну вот!» – и вдруг почувствовал, что чего-то не хватает. И обернулся.
И не увидел мисс Холлидей.
Впрочем, старая сестра милосердия появилась буквально мгновение спустя, необычно бледная, но зато – с невероятно радостной улыбкой на лице. Она пошатнулась и чуть не упала, так что на этот раз он поддержал ее.
– Дорогая леди, – сказал восточный странник, – вы были крайне добры.
– Но я же никуда не ухожу. – Мисс Холлидей будто ждала, когда же наконец он увидит ее по-настоящему.
– Вы?..
– Я еду с вами.
– Но как же ваши планы?
– Изменились. Теперь мне больше некуда ехать.
Она повернула голову и взглянула назад, через плечо.
Там, у причала, быстро собиравшаяся толпа обступила что-то, лежавшее на земле. Сквозь неровный гул голосов прорывались истерические выкрики, несколько раз прозвучало слово «врача».
Призрачный пассажир взглянул на Минерву Холлидей, взглянул на возбужденно переговаривавшихся людей и крошечный предмет, лежавший у их ног, – треснувший медицинский термометр. И снова взглянул на Минерву Холлидей, огорченно крутившую в пальцах треснувший термометр.
– О моя дорогая, добрейшая леди, – сказал он наконец. – Идемте.
– Интересная публика? – улыбнулась сестра милосердия.
– Интересная! – кивнул восточный призрак.
И он помог ей войти в поезд, который вскоре загудел, дернулся и покатил по рельсам, с каждой секундой приближаясь к Лондону и Эдинбургу, к болотам и замкам, темным ночам и долгим годам.
– Я вот все думаю, кто она была такая? – спросил призрачный пассажир, глядя назад, на все прибывавшую толпу.
– О господи, – вздохнула старая медсестра. – Я и сама этого толком не понимаю.
И поезд скрылся за поворотом, оставив за собой лишь гудение рельсов, но через двадцать секунд исчезло и оно.
Глава 13
Нострум Парацельсиус Крюк
– Не говорите мне, кто я такой. Я не желаю этого знать.
Эти слова взломали тишину большого амбара, стоявшего за невообразимо огромным домом.
Их произнес Нострум Парацельсиус Крюк, прибывший четвертым и грозивший теперь остаться навсегда, что повергало в тоску и смятение всех, кто собрался здесь поздним вечером через несколько дней после Семейной Встречи.
У Нострума П. К., как называли его для краткости, была скрюченная спина, да и рот его тоже был скрюченный. Один его глаз казался то ли приоткрытым, то ли прижмуренным, в зависимости от того, с какой стороны на него посмотришь, другой горел чистым, веселым огнем, как подвеска хрустальной люстры, и был притом перманентно перекошен.
