.
– Правильно. Верим лучше американцев, которые всегда в чем-нибудь сомневаются. Французы? Прожженные циники. Англичане лучше всех. Едва ли не каждый лондонский особняк имеет свою «туманную леди», рыдающую на лужайке в предрассветные часы.
В дверь, распахнувшуюся при резком толчке поезда, хлынул из коридора мутный поток бессвязной болтовни, злобных пересудов и бесстыдного, явно кощунственного смеха; оживший было пассажир мгновенно сник, его глаза начали закатываться.
Мисс Холлидей вскочила на ноги и почти с ненавистью захлопнула дверь.
– Так давайте все-таки разберемся, кто вы такой, – сказала она, обратив на легко ранимого компаньона глаза, умудренные сотнями экстренных ночных вызовов.
И тут жуткий пассажир увидел в ее лице лицо ребенка, встреченного, а может, и не встреченного им много лет назад, увидел и начал рассказ о своей жизни:
– Последние двести лет я «жил» в одном из пригородов Вены. Чтобы выстоять под натиском атеистов, равно как и людей истово верующих, я скрывался в пыльных катакомбах библиотеки, поддерживая свою жизнь скудным рационом из древних мифов да кладбищенских историй и лишь изредка, ночами, позволяя себе попировать паническим ужасом заходящихся воем собак, бешено храпящих лошадей и без оглядки удирающих кошек… и сметенными с могильных плит крошками. По мере того как замки обращались в руины либо их владельцы сдавали свои зачарованные сады женским клубам да гостиничным предпринимателям, мои соотечественники по незримому миру всё редели в числе. Лишившись пристанища, мы, призрачные скитальцы, все глубже погружались в трясину сомнений, неверия, насмешек и откровенного издевательства. Людей становилось все больше, веры – все меньше, выдержать это было почти невозможно, и все мои призрачные друзья бежали. Я не знаю – куда. Я остался один, и теперь я пытаюсь пересечь на этом поезде Европу, добраться до какого-нибудь надежного, дождем и туманом пронизанного замка, места, где люди не разучились еще бояться шорохов и стука, сажи, дыма и неприкаянных душ. Я стремлюсь в Англию, в Шотландию!
Его голос смолк, и в купе повисла тишина.
– А как ваше имя? – спросила наконец мисс Холлидей.
– У меня нет имени, – прошептал изгнанник. – Тысячи туманов навещали наш семейный участок, тысячи дождей пропитали мою могилу. Солнце и вода начисто стерли следы резца с моего надгробия. Мое имя исчезло вместе с цветами, травой и мраморным прахом. Но зачем… – Он открыл глаза. –
