В компании в этот вечер почему-то доминировала тема искусства.
– А правда, что Найджел купил картину на Christie’s? Врет, наверное. Небось на e-Bay. Всё равно, когда увидишь, не забудь похвалить.
– А Сьюзен решила пригласить дизайнера и переделать весь дом. От скуки, ей-богу. Теперь ей хочется викторианский интерьер с тяжелыми драпировками со свагами и обязательно с чиппендейловскими креслами. Она всех уже изнасиловала этими креслами. Представляю, как это будет дико выглядеть. Чиппендейл подходит к викторианскому периоду, как собаке пятая нога.
– А Уитманы уезжают в следующем году в Штаты на лето, к детям, и уже смотрят дом в Хэмптонах.
– В Хэмптонах тоска. На Лонг-Айленде вообще всё напоказ. Толпы слоняются из одного дома в другой и все друг друга любят. А их даже никто не пригласит. Кто они там?
– Пригласит, не сомневайся. Они никто, но для американцев они настоящие англичане. Их будут после десерта подавать вместо сыра, другим на зависть. Там все друг перед другом выпендриваются.
По дороге домой Одри даже не зудела про скорость. Войдя в дом, Джон подумал, как здесь хорошо. Одри причесывалась в спальне перед зеркалом. Он подошел сзади, обнял ее за плечи и почувствовал такой родной и любимый запах.
Джон точно был не ангел. Он не считал верность большим достоинством и по большому счету был не уверен, что моногамия – естественное свойство человеческой особи. Он помнил, как кто-то когда-то сказал: «Не верность важна, а лояльность». Его любовь к жизни, талант и отвага уметь брать от нее всё, в чем кроется удовольствие, бросали его от одного адюльтера к другому. И тем не менее он был, скорее, примерный муж, чем плейбой. Его здравый смысл, уравновешенная психика и любовь к Одри помогали всё держать под контролем.
Была Мария, девочка в Мадриде. Двадцать пять, стройная смуглянка, помогавшая им с переводом. Обладая острым умом, она забавляла Джона своими ремарками насчет его коллег. Она была католичка и, несмотря на все свои современные взгляды и ценности, даже некоторую шлюховатость, в какой-то момент заговорила о грехе внебрачной жизни, на чем всё и кончилось.
Была модельер из Дублина, что само по себе звучало как насмешка. Она мечтала переехать в Лондон, но лучше в Париж, а в конце концов непременно в Нью-Йорк, и в ожидании этого в дублинских журналах мод рассказывала домохозяйкам, отоваривавшимся преимущественно в местном Marks&Spenser, о последних коллекциях мира. Она, казалось, сама стремилась, чтобы легко… но когда в один из приездов Джон обнаружил, что девушка купила ему лосьоны для бритья, тапки и халат, разместив это все в своей ванной, он сделал ноги.
