Еще младенцем Честера окрестили в лютеранской церкви. Подобно всем детям своего поколения из Фридрихсбурга, он вырос, с малых лет зная два языка, в атмосфере наполовину немецкой и наполовину американской. На Рождество в вестибюле гостиницы ставили кедровое деревце, ветви которого украшали гирляндами из попкорна и цветной бумаги и увешивали фруктами, позолоченными орехами и печеньем. И в отеле, и на кухне «бабули» Хенке через дорогу не переводилось «Zimmet Sterne» — печенье с корицей — и «Pfeffernuesse» — печенье, как ни удивительно, с перцем. На детских рождественских вечеринках появлялся весьма американский Санта-Клаус, которого встречали молитвой: «Ich bin klein; min Herz ist rein; soli niemand drin wohnen also Jesus allein»[11].
В раннем детстве Честер больше всего был привязан к матери и дедушке по отцовской линии. О нем адмирал много лет спустя написал: «Отца я не знал, потому что он умер до моего рождения. Зато у меня был замечательный седобородый дедушка, Чарльз Г. Нимиц, живший во Фридрихсбурге, штат Техас. Там он построил гостиницу в форме парохода. В перерывах между обязанностями по дому и уроками я, широко раскрыв глаза, слушал истории деда о его молодости на германском торговом флоте.
— Море, как и жизнь, ставит суровые задачи, — говорил он. — А чтобы их решать, надо учиться всему, чему сможешь, а затем делать все, что в твоих силах, и сохранять спокойствие — особенно тогда, когда не можешь что-либо изменить.
Мудрость дедушки настолько впечатлила Честера, что он и не вздумал протестовать, когда старый джентльмен вручил ему жокейскую шапочку, чтобы тот надел ее в свой первый школьный день — хотя он пошел в школу босиком и одетый только в джинсы и рубашку. Столь нелепо одетый, мальчик отправился в школу с некоторой робостью, потому что до сих пор мало общался с другими детьми. Едва он появился на школьном дворе, как какой-то мальчишка сбил с него шапочку. Честер поднял ее и надел, но шапочку сбили снова. К школьному порогу Честер подошел уже с синяками под глазами и в разорванной одежде, а от шапочки остались одни клочки. Но за эту шапочку он дрался целый день и принес ее обрывки домой.
Честер так никогда и не понял, почему любимый дедуля Нимиц вручил ему ту злосчастную шапочку. За несколько месяцев до смерти адмирал спросил: «Как по-вашему, почему, ну почему дедушка дал мне в школу ту самую шапочку?» Можно предположить, что старый джентльмен пытался взрастить в мальчике умение быть собой несмотря ни на что, как бы его поведение ни отличалось от поведения окружающих. Однако не исключено, что старик просто не устоял перед соблазном в очередной раз подшутить, даже над собственным внуком.
