Губы Айви сжались.
– Я же сказал тебе…
– Что ты извиняешься? – Сидни била дрожь. – Что ж, извини и ты меня, но мне этого недостаточно. И если твоя мать думает так же, как ты, то лучше развернись и отвези меня обратно в аэропорт.
– Она так не думает. Черт побери, мать будет просто вне себя, если узнает о нашем разговоре! Хорошо, у тебя свое мнение о случившемся тогда, и это можно понять. Но я прожил рядом с твоей матерью почти шесть лет. Поверь мне, она очень переживала то, что ты отказывалась встречаться с ней. Ведь ты была ее единственным ребенком.
– О да! – многозначительно произнесла Сидни, и ему пришлось подумать, прежде чем понять, что она имеет в виду.
Айви тяжело вздохнул.
– Ты говоришь о выкидыше? – наконец спросил он. – Твоя мать страшно переживала ту потерю. И, надо сказать, ей не слишком помогло, когда твой отец заявил, что она это заслужила.
– Он не мог так поступить! – воскликнула Сидни.
– Верно, – спокойно согласился Айви. – На самом деле он написал: «Пути Господни неисповедимы». И ни слова о том, что сожалеет о случившемся, что понимает, как она должна сейчас себя чувствовать или что-нибудь в этом роде.
– Но я знаю, что он страдал…
– Она тоже.
Сидни стиснула руки так сильно, что костяшки пальцев побелели.
– Я вообще не понимаю, зачем она сообщила отцу о случившемся. Какое это могло иметь для него значение?
– Может быть, твоя мать надеялась получить от него несколько слов утешения, – бесстрастно заметил Айви. – В конце концов, твой отец был слугой Божьим.
– Он был также и человеком, – возразила Сидни. – Он был мужчиной, и ему, повторяю, было очень тяжело.
Айви промолчал, снова рассердившись на себя. Нечестно было обвинять Сидни за грехи отца. К тому же, кто знает, что сделал бы он, Айви Паркер, окажись в подобном положении? Легко судить людские поступки, когда сам находишься в стороне.
– Как я понимаю, ты работаешь в сфере рекламы? – наконец решился начать он, пытаясь сменить тему разговора.
– Тебе действительно хочется это знать?
Голос Сидни прозвучал резко и нельзя было винить ее за это. И угораздило же его разбередить ее старые раны!
– Послушай, – сказал Айви, чувствуя, что должен попытаться наладить с ней хорошие отношения до того, как они прибудут в отель. – Забудь о том, что я сказал, ладно? В конце концов, что я об этом знаю? Как ты сказала, я был тогда ребенком, а дети обычно видят все в черно-белом цвете. Ты ведь тоже не исключение…
Сидни взглянула на него из-под полуопущенных век, и Айви отметил, что у нее красивые глаза. Их цвет менялся от индиго до фиолетового, и они блестели, как будто в них постоянно стояли слезы. У него даже возникло внезапное желание провести подушечкой большого пальца по ее векам, чтобы убедиться, что она не плачет. Лицо Сидни было гладким, как фарфор, и таким бледным, что Айви мог видеть вены на ее виске, наблюдать биение пульса под кожей. И опять ему захотелось коснуться этого места губами, ощутить этот трепетный ритм, ощутить ее… Он с негодованием отогнал кощунственную мысль. Сидни прилетела в Монтего-Бей вовсе не для этого.
