Когда он поднял ее к себе на седло и усадил впереди себя, я поинтересовался:
– Ну что, жениться будешь?
Девушка посмотрела на него с надеждой, прильнула всем телом, стараясь сделать его как можно более нежным и обволакивающим. Сигизмунд покраснел отчаянно, сказал умоляющим голосом:
– Сэр Ричард, как можно!..
– А почему нет? Все рыцари так делают.
Он отчаянно помотал головой.
– То не рыцари. Или не совсем рыцари. То просто мужики в железе. Нельзя так… нельзя извлекать корысть из благородных деяний!
– Нельзя? – спросил я в сомнении.
– Нельзя! – отрезал он сердито. Добавил: – Тем более и деяние не так уж и благородное, просто обычное! Как будто можно было проехать мимо!
Я смолчал, насмешничать над такими чувствами язык не поворачивается. Сигизмунд в самом деле тянет на паладина, но никак не я. Я слишком заражен тотальным безверием и оплевыванием всех и вся. Скажем, непорочная и праведная жизнь, бывшая нормой в Средние века, ставшая редкостью во время молодости моих родителей, в мое время уже подвергается нещадному осмеянию. Если бы выяснилось, что какая-то из моего класса или школы вышла замуж девственницей, ей до конца жизни не отмыться от насмешек, глумливого хохота и указывания пальцами. Так что я свинья, свинья, свинья, а Сигизмунд – сама чистота. И не фиг мне оправдываться, что я вот такой богатый и разносторонний: могу и свиньей быть, и благородным, все это дешевая отмазка. Как преподлейшие фильмы про благородных киллеров, проституток с моралью или домушников, что на ворованное жертвуют сиротке конфетку, как и оправдания сетевых пиратов, что они вовсе не воруют чужое, а живут по принципу «отнять и поделить».
Он ехал впереди, девушка прижималась к нему так, что ее тело расплывалась на нем, как медуза. Ее пальчик время от времени указывал дорогу, мы съехали с шоссе, а городишко, который я предпочел бы объехать, все приближался. Земля поросла привычным бурьяном, все запущено, хотя я бы сказал, что здесь редкостный чернозем, о котором говорят, что вечером воткни оглоблю – к утру вырастет телега.
Показалась красивая каменная арка моста, дивной красоты башенки, узоры и барельефы, конь Сигизмунда уже вступил на каменный пол, я поехал на расстоянии. Странные ощущения переполняли грудь, когда поднимался по дуге через этот стариннейший мост, под которым давным-давно уже нет реки. Мимо потянулись каменистые холмы, чахлая трава и голые кустарники. Мир одновременно и стар, предельно стар, и в то же время юн, как если бы мы ехали по меловому периоду или каннозойской эре, вокруг диплодоки, стегоцефалы и буцефалы с бицефалами, но в то же время видны руины космодромов, откуда в древности стартовали наши предки.
