Уйма вопросов возникает, глядя на все это. Но благо рядом со мной Яан. Услышав русскую речь, нас остановил человек и спросил, как пройти на Вышгород. — Тоомпеа? — сказал я. — По этой дороге и круто наверх. Ободренный моим ответом, он немного задержался:
— Скажите, а здесь когда-нибудь бывает земля сухая?
— Не знаю, — ответил я, — и, желая вызвать его улыбку, сострил: — Я здесь всего седьмой день.
После, немного погодя, Яан поинтересовался, почему это я так странно ответил человеку. И я объяснил ему, что имею на это все основания. Точно так же, как он спросил меня, много лет назад я спрашивал себя сам.
Тогда я приехал в Таллинн учиться кораблестроительному делу и в первые же часы в незнакомом городе прятался от непогоды в маленьком кафе «Гном». Сидел за одним из четырех столиков и смотрел на светлоголовую официантку. Вошел высокий, худой человек в широкополой шляпе, вошел и остановился у дверей. Пока он оглядывал столы, с него стекала вода. Никто на него не обращал внимания, один я таращил на него глаза. И он двинулся к моему столику.
— Можно я сяду с вами? — растягивая русские слова, сказал он, сел и уставился на меня: — Хоттите выпить?
Официантка, ни о чем не спросив его, принесла и поставила перед ним стакан кофе (насчет стакана я не оговорился. Граненые стаканы в ту пору выглядели реквизитом единства страны). Она вернулась, стала рядом с буфетчицей и принялась наблюдать, как вновь пришедший пристает ко мне с фляжкой зеленого напитка.
— Пейте, — настаивал он, касаясь моей руки, — пейте, — хмурил брови и смотрел на меня в упор бесцветными глазами. И в очередной раз, хлебнув из фляги, вдруг осекся, будто отрезвел, а потом заладил: — Вы совсем еще молодой. Вы счастливый молодой человек, вы ничего хорошего в жизни не видели...
Откуда-то из глубины помещения доносилось отдаленное оперное пение с беспредельными верхами. Буфетчица, видевшая, как я напрягаю слух, вытягиваю шею туда, где за стеной должна быть радиоточка, открыла дверь в бытовку — и тут, словно распахнулось окно и на улицу вырвалось прекрасное итальянское пение. Мой сосед на секунду оторопев, оглянулся и умолк. Когда пение кончилось, он спокойно и тепло сказал:
— Вы знаете кто пел? — И сам ответил: — Юсси Бьерлинг. Свед (швед). Он пел для нас Беллини... У них там — он посмотрел в сторону буфета, — у них там какой-нибудь старенький «Филипс» есть. — И, внимательно оглядев столики, встретив непроницаемые лица, добавил: — они эттого ничего не понимаают. — Он высыпал на стол мелочь, встал и громко, чтобы его слышали все, сказал: — Юсси тоже немногго выпивает.
