Шлепая босыми ногами, парикмахер медленно спустился по скрипучим деревянным ступеням, остановился на последней. Вытянув шею, он внимательно оглядел гостиную с ее кричащими, безумными обоями, некогда — очень недолго и очень некстати — считавшимися страшно модными. На спинке коричневого дивана пристроилась пухлая подушечка зеленого бархата, которую Гийом неизменно подкладывал под голову, когда смотрел телевизор. На подлокотнике одиноко скучал бокал с вязкими остатками красного домашнего «пино». На большом светлом камине — часы в деревянном корпусе, чье тиканье когда-то довело до самоубийства одного из родственников Гийома; над ними — отцовский дробовик, претендовавший на трех кабанов. На стене возле кухонной двери — календарь из тех, что на Рождество продают пожарные, разнося по окрестным домам. Гийом всегда покупал календари у пожарников в надежде на расторопность последних в случае возгорания. И наконец, на кофейном столике — не предвещавший ничего дурного старый экземпляр «Лунного календаря садовода-огородника».
Взявшись за перила, Гийом Ладусет осторожно присел на корточки, склонил голову набок и заглянул под стол. Удовлетворенный, что он по-прежнему один, парикмахер прошел через гостиную к кухне, проверил за дверью. Взгляд скользнул по верхушкам буфетов с кастрюлями, в которых Гийом хранил свои ценности; по полке огромного камина с шеренгой старых кофемолок «Пежо»; по бамбуковой вешалке у двери, на которой висели его фонарь и короткая куртка; по дверной ручке погреба с ожерельем сушеных стручков острого перца. Опершись рукой о пол, парикмахер удостоверился, что под столом тоже ничего, кроме закатившегося ядрышка грецкого ореха.
Кусок не лез в горло Гийома, все еще сдавленное тревогой, и он выдвинул из-за стола стул, дабы попросту выпить кофе. В ту же секунду парикмахер услышал хруст. В ужасе он вскочил и осмотрел красную подушечку, сшитую его матушкой. В ткань вдавились куски скорлупы, вокруг которых растекся желток. Гийом почувствовал на ягодицах что-то мокрое.
— Чертова курица! — выругался он.
Чертова курица Виолетта принадлежала Фабрису Рибу, владельцу бара «Сен-Жюс», и, пока в доме хозяйничала мадам Ладусет, не смела даже ступить сюда своей чешуйчатой желтой лапой. Но с тех пор как старушка перебралась в дом поменьше — где, как надеялся ее сын, меньше и возможностей бедокурить, — проклятая птица пристрастилась разгуливать по дому, будто по своему собственному. Что только не придумывал Гийом, дабы избавиться от непрошеной гостьи, разве что не взорвал ее вместе с садовой стеной, где та обожала сидеть, грея на солнышке гребешок и без зазрения совести разглядывая парикмахера. Он пробовал запирать окна и двери всякий раз, когда выходил из дома, но все было бесполезно. Возвращаясь обратно, Гийом неизменно натыкался на следы от клюва в сливочном масле, на предательские четырехпалые отпечатки в тальке на полу ванной либо на черно-белый помет на своих свежевыстиранных хлопчатобумажных трусах в шкафу.
