— Такая у него служба.
— Все мы служим одному делу. Беда в людях, в шестеренке, зависящей от обстоятельства.
«Обстоятельства»… «Так сложилось». Вот оно! Антона даже в жар бросило.
Значит, обстоятельства решали тогда Клавкину судьбу. А потом его, Антона. Чего же тогда стоят принципы, истинность убеждений, без которых все рушится, теряет смысл. Обстоятельства?.. То, что прежде воспринималось смутно, как бы вскользь, внезапно приобрело скверный смысл, будто по лбу ударило. И он как-то по-новому взглянул на Борьку с его вскинутым подбородком. Ах мудрец, прижало, критиканом стал. Шестеренка?!
— Ты… о себе или о майоре?
Оба говорили злым шепотом, не желая впутывать остальных.
…обычная, металлическая. Втащит, и пиши пропало. Это-то хоть тебе ясно, если в самом деле не с луны свалился. Идеалист…
Нет, он всегда жил на земле, порой мучительно размышляя, чем же она прочней держится, добром или злом, и может ли добро быть таким же активным и беспощадным, оставаясь самим собой. Идеалист? Выходит, честность не что иное, как наивная простота? Он простак, идеалист? А Борис земной, реалист. «Все мы служим одному делу». Он, видите ли, служит делу вместе с людьми, которым не верит! Боится! Иначе зачем было обманывать их — Клавку, его, майора?!
Было такое ощущение, будто его обворовали, полезли в душу, пытаясь отнять самое дорогое — не его, общее, то, чем живы все, — совесть, и в ответ на его вопли с усмешкой обзывают идеалистом.
— Так вот послушай…
— Не желаю.
— Боишься?
— Отстань. И заруби себе на носу — никогда ничего не боялся.
…слова…
— И не боюсь.
— Даже стрелять в человека, чтобы избавиться от свидетеля? — Он враг!
— Ошибаешься. Он такой же враг, как ты друг. И мог бы свободно тебя пристукнуть, потому что знал о тебе все, а ты о нем ничего. Но решил, пусть с тобой свои разберутся. А ты…
— Слушай, чего ты хочешь? — Борис поморщился. Но Антон видел злую растерянность, метнувшуюся в его глазах, и уже не испытывал жалости. Сказал с раздумчивой усмешкой:
— А ведь ты смог бы продать по «обстоятельствам». И с повинной пришел по обстоятельствам!
— Выбирай слова!
— Точно, смог бы. Потому что идеалы, извини за высокий слог, без людей не существуют, а ты их Ъ грош, не ставил. Никогда! Вот и купили тебя за две копейки. Р-реалист…
Качнулся от внезапного удара в висок. И тут же ударил налитой свинцом рукой. Еще и еще. Резко, как развернутая пружина, в холодной стремительной ярости, не давая ответить, то ли не чувствуя боли, навалился, пока не захрипело под пальцами, обдав горячей волной. Его с трудом оттащили. Потом он слышал возню — Борьку приводили в чувство, скрип открываемой двери, басовитый голос Донченко: «С цепи сорвались? Давай, давай, подымайся, орел», — и отрывистый уговаривающий — Васькин:
