Траншея шла зигзагами, что-то темное, сторонясь, прилепилось к брустверу, он отметил про себя — немец, часовой, должно быть, принял за своих разведчиков. Темнота плыла в глазах, сердце как в тисках. И снова мутным пятном чье-то лицо, в сигаретной вспышке офицерский погон. Мимо… Позади чуть запоздалый оклик, похожий на пароль, что именно, не понял. Оглянувшись, Антон успел заметить метнувшийся наземь огонёк сигареты, подумал: «Влипли», — рванулся, пошел, почти побежал, слыша за собой учащенный топот, горластое: «Хальт!» Выстрел. Пауза, и вдруг разорвавшие темень выстрелы. Но он уже выскочил из траншеи и рвал по кустарнику, подлеску, слыша за собой суматошную пальбу, топот, чей-то короткий стон. Уже в лесу, неожиданно оскользнувшись, полетел в какую-то ямину с водой, сверху навалилось. Ругань, стон, срывающийся хрип Богданыча: «Держись за меня, сатана, крепче». И опять неслись меж деревьями, сквозь хлесткий как проволока кустарник теперь уже вслед за Богданычем, тянувшим на себе ковылявшего Ваську.
Антон подхватил его под другую руку, и снова куда-то ползли где на пузе, где на четвереньках. Наткнувшись на редкие отсветы костров среди мертво поблескивающей танковой брони, резко свернули влево, скатились под заросший ельником склон. Уже непонятно откуда доносилась растревоженная стрельба — " позади, возле танков, тоже завозились, заорали в переклик. Может быть, еще не поняли, что к чему, через две-три минуты поймут и тогда пойдут чесать лес.
— Быстрей, — хрипел Донченко, — нажимай!
В какой-то заглохшей, вонючей водомоине Богданыч, словно не чувствуя опасности, замешкался, возясь со стонавшим Васькой, слышался его горячий шепот:
— Ну что, невезучий? Что с ногой?
— Болит.
— Растянул, видать… лодыжка в порядке. Терпи!
И в ответ тоскливый всхлип, отчаянное Васькино бульканье, похожее на икотный смех:
— Брось меня, бросьте… сил нет. Вернетесь, схороните… Тут место приметно. Иначе всем каюк.
— Щенок! Брось его… Оставался бы там!..
Старик возился, хрипя, с Васькиной ногой, стягивал чем-то, скрипел зубами. А в стороне уже сыпался по кустам трескучий огонь, оживала тьма в резких горловых командах, мечущихся посверках фонарей. Казалось, нервы не выдержат этой маеты.
— А что, он прав… — пробормотал Борис.
В самом деле медлить было бессмысленно. Или уж оставаться всем… Но язык не повернулся поддакнуть Борьке…
— А я вас не держу, ребятки, — отозвался Богданыч, — мотайте с богом. Автомат один оставьте, все одно не поможет, а я с ними тут поторгуюсь. С первого дня мы с Васькой… А, фотограф? Помнишь Сож?
