Младший из моих спутников, как и все представители юной Турции, большой охотник до самобичевания.
Обед в обществе Турок показался мне весьма забавным. Чтобы не ударить в грязь лицом предо мною и капитаном, они старались есть по-европейски; однако в обращении их с ножом и вилкой проглядывала некоторая нерешительность: Восток незнаком с употреблением этих инструментов. Когда Нусрет-паше подали к рыбе судок со множеством графинчиков, он изо всякого отсыпал или отлил себе в тарелку: тут были масло, уксус, толченый сахар, перец, горчица, английская соя…. Генерал-губернатору очень понравилось, и он снова упомянул о черном соусе, который ел в Париже. Между блюдами Нусрет-паша вынимал серебряные часы луковицей, заставлять их бить и подносил к уху. Секретарь, наливая вина вали [5], подобострастно вставал с места и левую руку в знак почтения прикладывал к животу. Косая девочка, дочь генерал-губернатора, в течение обеда несколько раз подходила к отцу; тот руками давал ей
с тарелки кость или кусок жаркого и говорил по-турецки: пошла вон! Девочка исчезала за занавеской. В свою чашку кофе Нусрет-паша положил из коробочки какого-то пахучего порошку и мне предложил отведать.
Вечером, после чаю, все вышли на ют (кормовая часть палубы). Было холодно, но безветренно и пароход шел словно по реке. Небо усеяли крупные звезды. Снизу слышалось бренчание фортепиан, напоминавшее звуки тех шарманок, в которых будто сидит кто-то и бойко колотить деревянными пальцами по клавишам.
— C’est madame! с гордостью промолвил Нусрет-паша.
4-го января.
К утру мне приснилось, что я качаюсь на качелях; под байковым одеялом было тепло, и спалось так сладко что я, кажется, проспал бы до самой Александры, если бы качели внезапно не остановились… Мы отдали якорь. Сквозь круглый иллюминатор, точно картина в рамке, виднелась набережная с высокими опрятными зданиями.
— Дарданеллы, — наша первая станция, объяснил мне сквозь дверь Семен Семенович;—ни одного пассажира, а грузу взяли два мешка лесных орехов.
Одевшись, я поспешил наверх, но город уже скрылся; мы снова плыли: на холмистых берегах печально чернели нагие деревья и кустарники; передка попадались крепостцы, старинные замки, неприглядные местечки.
Пролив — эта бледная копия Босфора — хорош только весною, когда деревья в полном цвету, холмы покрыты первою зеленью,
Lustige Delphinenscliaaren
Scherzen in dem silberklaieu,
Reinen Element umber,
и голубые волны, звучнее шиллеровских стихов, рассказывают трогательную повесть любви Леандра и Геро.
