— До него еще далеко, часов восемь. Хороший город; я однажды провел в нем с неделю. В целом мире нет лучше Греков, чем тамошние; живут весело, открыто, и какие гостеприимные! Правда, чванны немного: у них ведь родословные ведутся от Периклов и Аристидов. Ну и сам город тоже старинный. Вообразите, например, улица времен крестоносцев; дома так сохранились, ровно жилые; прибиты к ним щиты и гербы… Того и жди, вылетит из ворот рыцарь с опущенным забралом, копье на перевес, и стопчет тебя своим конем: чего мол ходишь в наши владения?…
— Долго простоим мы в Родосе?
— Мы туда не зайдем вовсе.
— Как так? ведь по расписанию должны же остановиться?
— Что расписание? Теперь вон нельзя бросить якорь, — зыбь идет с зюйд-ост-тень-оста… Я так и проставлю в журнал.
Семен Семенович вынес из рубки морскую карту большого масштаба, на которой был даже помечен Паша, и беря меня в свидетели, стал вычислять неудобства, представляемые открытым родосским рейдом при сегодняшнем ветре и зыби.
— Если бы дул норд-вест-тень-вест, тогда бы зыбь с зюйд-ост-тень-оста улеглась…
Я ничего не понимал.
— Я главное, чтобы взять на судно одного Жида и три мешка арбузов, нужно за практику уплатить чуть не пятьдесят рублей, да угля сожжешь рублей на двадцать! И выходит один оптический обман.
Это я понял, но подобных причин Семен Семенович в журнал не заносит.
Опять пошел дождь и больно сечет лицо: капитан убрал карту, кочегар скрылся в подполье, босые ноги спрятались в нары, а девочка убежала к другому своему приятелю, повару.
Семен Семенович еще вчера превозносил мне красоту одной из поклонниц.
— Полюбуйтесь когда-нибудь, настоящая краля, говорил он.
Не она ли, высокая, стройная, стоит у борта и задумчиво смотрит в даль? Повязка спустилась с головы и русые волосы покрыли щеки.
«Наверно Анна Константинова»! мелькнуло у меня в мыслях, но ничто, кроме собственной фантазии, не могло подтвердить этой догадки. Если б еще цвет глаз, рост, особые приметы были выставлены в её паспорте…
Она не замечает дождя и ветра; устремленный в одну точку взгляд не видит окружающего; за морем, за островами на горизонте, открылась ей иная картина: тихая пристань, деревни дремлющие у подножия гор, и Смирна, светлая и радостная как весна… Там мир и покой, там рай, потому что там он, а он все!..
Кто он такой? Неужели Грек в засаленной феске с попугаечным носом, в роде тех почтительных истуканов, что сидели в консульстве на кончике стульев?
Обедали со скрипкой.
