В тот день, когда Шура в последний раз видела Германа, она поссорилась с мужем, выставив его за порог дома, потому что он подарил своей подруге Ольге Бедоевой малахитовую шкатулку, вывезенную из блокадного Ленинграда, единственную Шурину драгоценность, отдал за Шуриной спиной, добренький за ее счет.
В распахнутую настежь дверь Шура вышвыривала его вещи, попадавшиеся ей под руку. Анатолий с беспомощной улыбкой на добром бабьем лице сам подавал ей то пальто, то разношенные старые ботинки, хорошо сознавая, что никуда он на самом деле не уйдет, пересидит на крыльце, закутавшись в выброшенные вещи, а ночью кто-то из детей, прокравшись на цыпочках мимо спящей матери, откроет ему дверь. Вслед за одеждой мужа на крыльцо полетели его рукописи, веером рассыпались по двору фотографии… А вот этого надругательства над отцом дочь Надя вынести не могла. Она рывком стянула со стола скатерть вместе со школьными тетрадками, а потом принялась хватать из шифоньера костюмы и платья на плечиках и тоже швырять их с крыльца. Герман кинулся подбирать выброшенные на снег вещи. Надя натянула пальто и устремилась на улицу. Герман, ни секунды не медля, бросился следом. Мать, увидев, что он побежал раздетым, полетела за сыном с полушубком и шапкой в руках, потому что знала, что, если сестра куда-то бежит, — брата не удержать… Герман на ходу накинул на себя полушубок, а шапку мать сама нахлобучила ему на голову, в последний раз коснувшись своего мальчика… После чего вернулась к крыльцу и стала подбирать вещи — свои и мужа. Присмиревший Анатолий, тихо вздыхая, помогал ей.
Надя пришла поздно ночью — одна, с мокрыми ногами и оледеневшими рукавами пальто. На вопрос, где Герман, ответила сквозь зубы, что понятия не имеет, легла в кровать и затихла. Спустя некоторое время мать услышала странные звуки, доносившиеся из детской. Надя лежала с раскрытыми глазами и мотала головой по подушке, тело ее сотрясал озноб.
Утром дочь увезли в городскую больницу с подозрением на пневмонию. Шура пошла в школу, надеясь увидеть там Германа, но в школе его не оказалось. Девочка из Надиного класса сообщила, что вчера вечером видела Германа вместе с сестрой: они шли к реке. Услышав слово «река», Шура потеряла сознание…
Пока взрослые вызывали «скорую помощь» и милицию, соседские дети сбегали к дымящейся промоинами и полыньями реке и принесли красную Надину варежку. Надя — бледная, с высокой температурой — лежала на больничной койке и, смежив веки, молчала как каменная. Когда мать размахнулась и ударила ее по щеке, она раскрыла глаза и уставилась на ее руку, но не на ту, которой мать ударила дочь, а на другую — которой она много лет тому назад расписалась за чужую бандероль…
