Золотой Лис | страница 23




Как раскрасить лягушонка.

Квали проснулся. Глаза открывать не хотелось категорически. Он прекрасно знал, что там увидит. Бесцветный мир. Мир теней. Тени бывали движущимися и статичными — только этим и различались. Движущиеся пытались иногда что-то бормотать, но Квали никогда даже не пытался понять — что именно. Какую-то чушь. Иногда даже не бормотали, а прямо-таки вопили, особенно, когда он рубил их в капусту. Впрочем, несколько теней он всё-таки различал. Одна была его начальником — Замком. Для неё он должен был писать отчёты о том, сколько теней и по какой причине порубил. Забавно. По какой причине? Потому что ещё одна тень по имени Гром сказала, что они идут в рейд, и эти тени кому-то мешают в том виде, в котором есть. Типа, неудобно, надо покрошить помельче. А Квали-то что — взял да покрошил, делов-то! Квали уже понял: быстрее покрошил — быстрее отвяжутся. Гром был тенью настырной, мог даже поколотить, если Квали долго не обращал внимания на его бормотание: надо помыться, надо одеться, надо поесть, надо сходить к родителям… Родители были ещё двумя тенями, которых Квали как-то отличал от остальных. Хотя они тоже постоянно бормотали ничего не значащую чушь, но им Квали даже иногда отвечал что-то, как и Грому. Ещё две тени он видел постоянно рядом с собой в рейдах, это были, видимо, Пальцы его Руки. Пришлось их запомнить, потому что они не убегали, а крошить их было нельзя. Гром сказал, что их — нельзя. А весь остальной Мир не имел значения. Ничто не имело значения. Бездарные декорации идиотского фарса. Уже два года Квали жил в этой серой мути. Мир выцветал медленно и незаметно, пока года два назад Квали не обратил на это внимание. И остался равнодушен, просто отметив для себя этот факт. А какая разница? Может ли труп интересоваться цветом бантиков на погребальном паланкине? А Квали, несомненно, труп, просто тело пока этого не осознало. Забавно. Вампиры — живые личности в мёртвых телах, а Квали наоборот. И чтоб его это хоть как-то волновало — ха! Его вообще ничто уже давно не волновало, и не хотелось ничего, кроме покоя. Но у живого тела оставались долги — перед Короной, перед родителями. А долги надо отдавать. Надо. Корона взимала долг трупами — и это было хорошо, это он научился делать просто отлично. Кроме того, это был очень удобный и совершенно законный способ выместить свою досаду на это постоянное "надо". Гром это называет "Подёргать Жнеца за рукав". Гром смешной, у Грома есть чувства, Гром его любит. Любит машину для производства новых трупов. Забавно: не-мёртвый любит не-живого… И родители его любят. Любят ходячий труп своего сына, и даже не понимают, что он уже мёртв. Они живые, у них тоже есть чувства. И эти чувства надо уважать. Надо. Опять это "надо". У него самого, кроме глухой досады на это вечное "надо", никаких чувств не осталось. Ну зачем от него все постоянно чего-то хотят? Сплошные надо, надо, надо — а зачем? Он бы лучше посидел, а ещё лучше — полежал, и почитал бы что-нибудь. Прочитанное не запоминалось, но сам процесс дарил эфемерную иллюзию каких-то действий, участия в чьей-то жизни. А вот видеошар смотреть не мог. Бесило. Зато мог смотреть сны. Он очень много спал в последнее время. И в снах своих он был гораздо более живой, чем наяву, он даже что-то чувствовал, кроме досады. Вот и сейчас что-то такое хорошее снилось, даже досадно, что кончилось, он бы ещё посмотрел. Что-то про Лису, про… Птичку. А действительно, почему он ещё не сгорел? Неужели где-то там, внутри, ещё живёт надежда на то, что — жива! Где-нибудь! Может, он ей и не нужен — но жива! Квали замычал сквозь зубы от привычной боли в груди, всегда сопровождавшей такие мысли. Лучше вообще не думать. Надо встать, надо написать отчёт, надо сходить к родителям. Всё. Он открыл глаза… Закрыл. Попытался понять, что увидел. Открыл. Это была не его спальня. Потолок низкий, какой-то огромный платяной шкаф на полстены, у окна в углу косо стоящий подзеркальник с трюмо, под открытым окном на столике ваза с синими цветами… Синими?!!! Он рывком сел. Покрывало на кровати было глубокого лилового цвета. Остальной мир по-прежнему переливался оттенками серого. Он осторожно, почему-то стараясь не касаться руками непонятно-цветного покрывала, выбрался из кровати, подошёл к окну. Крыша соседнего дома, видневшаяся за деревьями, была синей. Внизу в саду под окном видна была клумба с синими и лиловыми цветами.