— Еще бы с паперти кого позвали! И писать заявление нечего, этот, я так понимаю, продал все, пропил и в Пензу укатил. К матушке, извините. Или не к матушке. И не в Пензу!
Милиционер почему-то в штатском, куртка кожаная не по плечам, в пестрых накладках, видно, из Турции, тощий, востроносый, но усы висели грозно, как у атамана Платова с лубочной картинки.
— Он не пьет, — сказала, — я напишу.
— Тогда изложите суть. Я, такая-то, привела домой неизвестного мне гражданина. А теперь прошу родную милицию вернуть — две точки и список пропавших предметов. Да я не шучу. Не до шуток. И побыстрее, пожалуйста. У меня дежурство окончилось, тоже, надо сказать, ночь выпала. Кстати, а вы в эту церковь, где монаха подцепили, не наведывались?
— Звонила. Вчера молился и полотенце вышитое стянул. Но сразу отдал.
— С ним ясно! А с вами что? Вроде нормальная.
Предложил «Яву». Сигарет в городе не достать.
— Спасибо, не курю.
— Ну и что?
Она медлила с ответом, он ждал. Глаза цепкие. Придется объяснять.
— Так совпало. Показалось, послушание такое мне. Служение, выполнение чего-то. И в монастыре вас сперва в монахи не возьмут. Будете послушником.
— В монастырь собрались? Круто! А мужа уведомили? — Он развеселился, а она положила на казенный стол, заваленный чужими бедами, и свой сигнал SOS и пошла к дверям, нахлобучивая капюшон, но милиционер окликнул:
— У меня к вам тоже вопрос. — Теперь он замялся. — Одна знакомая просит ребенка крестить. Не моего, и потом девочку. Сказали, что можно. Я сам крещеный. Не помню, конечно, но крещеный точно. Вы там у вас разузнайте, что надо и как! И когда.
— Сейчас просто. Все время в церкви дети плачут.
— А почему плачут? — оторопел, носом зашмыгал: не такие посторонние — знакомая с дочкой.
— Вы не бойтесь, — успокоила. — Просто крестят много детей, и обязательно кто-нибудь заплачет. Но я узнаю. Я все узнаю.
Бледное от поста и московской весны лицо регента было встревоженным.
— Моя мать очень волнуется.
Еще бы! Адрес и телефон у Агапия, и уже какая-то позвонила, говорит, болящая, просила денег. Или одежду. Что есть лишнего.
Шаркая тяжелыми ногами и сердясь по обыкновению, служительница гасила свечи в пустынном храме, поглядывая в сторону регента и задержавшей его прихожанки: прихожанка не уходила, что-то объясняя, и платок носовой тискала. Явно просилась в хор. Но зачем такая непраздничная женщина? Регент и сам малахольный, на девиц не глядит. Тут такая краля наведывалась, платочек газовый, каблучки, он не взял. Голос есть, сказал, а грамоты не знает. Теперь грамотные толпой повалили, и эта из грамотных — вздыхала, выбирая оплавившийся воск, тетя Паша, Прасковья, которая Параскева, ныне пенсионерка, прежде удалая комсомолка… А те двое все чирикали.
