полу красивую цветную пентаграмму. Все они очень волновались, и это зрелище, темнота, окружающая их, и тишина, которую иногда нарушали еле слышные
порывы и завывания ветра, еще больше усиливали это чувство. Они прошли по
всему периметру, зажигая все факелы первого яруса, затем Уинстон достал записи
графа, и они начали расстановку. Сначала известняком, который Доминик
случайно где-то нашел и догадался прихватить, они повторили очертания
преломленного рисунка на полу, правда, они начертили его с небольшим сдвигом, из расчета, что когда солнце достигнет примерно середины витража, то как раз
рисунки и совпадут. Затем расставили свечи так, чтобы, когда круг будет гореть, свечи не растаяли бы тут же, разместили квинтэссенцию. В колбе с плотным
стеклом Доминик разжег огонь и поставил в нужное место, после чего полил круг
маслом, но пока не стал поджигать. В этот момент пришла Катрин. Она была
одета в простенькое белое платье, но, даже несмотря на его простоту, оно очень
ее украшало, в руках она держала свои вещи. Она прошла вперед и стала
осматривать пентаграмму. В этот самый момент девушка оказалась как раз
напротив камина, и когда она случайно навела взгляд на то место, то он весьма
привлек ее внимание, ей показалось, что в этой небольшой темной дыре
заключена какая-то бесконечность и что кто-то наблюдает оттуда за ней и за ее
спутниками. Там творилось что-то странное и необъяснимое, отчего Катрин стояла
и смотрела на него, словно была под гипнозом. Где-то далеко послышался первый
и слабый удар грома.
Вскоре к ней подошел Доминик. В руках он держал кулон, вернее то, что с ним
стало теперь, и небольшой ножик. Катрин медленно перевела взгляд на него, затем, поняв, что от нее требуется, взяла нож и, прикусив губу, слегка порезала
себе ладонь. Несколько капель ее крови упали в кулон, и этого было более чем
достаточно, чтобы уже наполнить его. Доминик поставил сосуд в верхнюю
вершину, и теперь все было готово. Солнце опускалось все ниже и ниже, теперь
уже почти полностью освещая витраж, отчего рисунок стал намного ярче. Теперь
все молча стояли и не знали, что сказать и что делать дальше. Теперь от чего-то
странного и неизвестного их отделяли мгновения.
— Нет, все-таки, по-моему, это бред,— не выдержал Генри, ибо все это время с
самого начала ему казалось, что это просто ерунда. Как может какой-то глупый
рисунок и странные слова открыть им выход из плена, либо победить то, чего, возможно, и нет вовсе.
