малополезными, ибо где-то они были на латыни, где-то — на греческом, а где-то
— и вовсе на неясно каком языке. Но хоть Доминик и был знаком немного с
латынью, он все равно не мог и слова разобрать. Тогда он решил просто
рассматривать рисунки в надежде, что хоть они внесут какую-то ясность. Но и
рисунки по сути своей тоже мало что проясняли.
Так прошло довольно много времени, но никто не знал сколько именно. Однако
дело уже шло к вечеру, светлая полоска света в окне с каждым разом становилась
все более прозрачной и неуловимой и уже скоро совсем растаяла в воздухе.
Несмотря на усталость и резь в глазах все продолжали углубленно изучать
найденную литературу, даже Уинстон, щурясь, медленно, но тоже просматривал
кое-какие книги. Доминик же просто оброс книгами со всех сторон. Он то и дело
искал в книгах всяческие символы, в словарях — слова и выражения, пытаясь
понять суть странных записей, но у него все равно мало что получалось. Даже
если он и находил что-либо полезное, то все равно никак не получалось связать
это в единое целое, а уж тем более уловить смысл.
Долго он бился над этими тайнами алхимии и хотел было уже бросить и начать
что-нибудь другое, как вдруг его взгляд упал на один из рисунков. Он увидел
нарисованную колбу довольно большого размера с заштрихованной внутренней
областью, а в ней была нарисована еще колба, внутри которой был какой-то
символ. И тут Доминик вспомнил ту причудливую склянку с голубой жидкостью
внутри и матовой оболочкой во внешнем пузырьке. Он безмерно обрадовался
этой связующей ниточке, усталость в миг как рукой сняло, и он принялся усиленно
капаться в справочниках и прочей литературе. Тут им завладело просто огромное
любопытство. Пусть от этого окажется и мало толка, но все же хоть узнать, что же
это за таинственное вещество, уже было бы неплохо. К тому же, как Доминик
догадывался, на этом листе речь шла как раз о данном веществе, так же там были
кое-какие расшифровки и пояснения, и, возможно, эта ниточка и поможет
развязать весь клубок неизвестного.
— Что-то есть охота, — устало протянула Катрин, отодвигая от себя книги, и
потерла глаза.
— Ой, это ты верно заметила, — согласился Уинстон. Эти слова весьма оживили
и ободрили его.
Другие также оказались не против, даже Доминик согласился оставить на время
тайные письмена.
Над замком, да и над всем городом уже сгущались сумерки, последние лучи
солнца уже почти скрылись за горизонтом, оставляя на небе после себя лишь
алое зарево.
