Но если встреча с самцом кукушки действительно редкое явление, то здесь, на Джуриче, этих редкостей были целые россыпи. Однообразные, монотонные звуки слышались буквально со всех сторон. Заповедный здесь край, видно, для кукушек. Край непуганых птиц...
Откуда-то из-за леса прямо на меня вылетела утка. Увидела опасность, тревожно закрякала, но продолжала лететь по прямой, не меняя направления. Покосился я на ружье, которым заботливо снабдили меня мои спутники, да махнул рукой. Пускай летит по своим делам...
В устье большой курьи вода стояла неподвижно, холодно поблескивая. Но под водой шла своя жизнь. Об этом довольно исправно докладывали поплавки.
Незаметно, исподволь перешла белая ночь в серый, неприветливый денек. Вроде бы и свету не прибавилось, и краски остались те же. Но исчезла чуткая, настороженная прелесть, громче стали звуки, пропало очарование необычности, уступив свое место обычному, будничному, к чему привык и что чаще всего не замечаешь...
На уху в эту ночь я наловил, чем обрадовал утром не только вечно голодных студентов, но даже, кажется, и научных работников. Правда, расправившись с ухой, мои спутники не преминули напомнить, что в нашем багаже есть сковородка, взятая по моему совету. И хором посетовали на то, что она так и остается девственно чистой...
Иногда говорят, что отсутствие доказательств — это тоже доказательство. В этом смысле наша разведка кое-что дала. На всем протяжении от Ольховки до Канавы просто почти нет таких мест, где бы могли селиться наши древние предки. Они, конечно, понимали толк в выборе места для своих жилищ и никогда не селились на затопляемых поймах. А надпойменных террас на нашем пути практически не попадалось. Там же, где они были, наши пробные шурфы ничего не дали. Нет, видимо, не этим путем двигались древние охотники и рыболовы с Вычегды на Каму. А если и проходили здесь, то, наверное, не задерживались. Что ж, их вполне можно понять: на Джуриче, пожалуй, долго не проживешь.
На одной из остановок, когда меняли очередную шпонку, я попытался удалиться в лес, подступающий к этой реке. Зрелище открылось очень мрачное. Веками росли здесь деревья, умирали, падали, образуя дикий хаос сгнивших и полусгнивших бревен. Идти по такому лесу — сущее мучение. Внизу, под бревнами, видна вода, и все время кажется, что ступаешь по срубу давным-давно заброшенного колодца. Кончится-один сруб, переходишь на другой, на третий, и так — без конца.
