Некоторые тут же пытались хлопотливо вить гнездо в его квартире, приносили свои тряпки, тапки, халаты, кремы, косметику и прочие причиндалы. И это было началом конца. Даже если до этого женщина ему нравилась, но как только она приносила что-то из своих вещей — у него как отрезало. Потом рыдания, упреки, выяснение отношений... Другие пытались продемонстрировать, как им будет хорошо вместе. Хлопотали на кухне, что-то убирали, мыли, стирали — в общем, торопились вести хозяйство. Когда Казанова видел женщину на кухне, у него тут же все опускалось.
Женщина — не кухарка, не домохозяйка, это — ЖЕНЩИНА.
Но такая ему не попадалась, пока он не встретил Ларису.
Он далеко не романтик, а как раз наоборот — циник и прагматик, но, думая о Ларисе, был готов поверить, что существует идеал, существует та, от взгляда которой в корзине с углем распускаются розы.
И вот он ее нашел.
Но Лариса не с ним. Она - сама по себе.
Где она, с кем она, когда не с ним? От одной мысли, что кто-то другой может касаться этого нежного тела, что Лариса так же стонет от наслаждения в чьих-то объятиях, Игорь просыпался ночами в холодном поту и скрипел зубами, кусая подушку.
Говорили, что у нее любовников было не счесть. И он — всего лишь один из многих.
Нет, лучше об этом не думать, потому что от этих мыслей ему порой хочется выть, или прокусить себе руку до крови, или убить ее, или убить того, кто посмеет прикоснуться к этому телу, которое он так любит.
“Ларочка, Ларочка, принцесса из сказки, Снежная королева, загадочная и неуловимая женщина, ну как же тебя удержать?”
Размышляя о любимой, Казанова молча смотрел на лежащую рядом женщину, которая ему так дорога.
Она не пускает его в свою душу. Ее мир, ее переживания — табу.
Игорь знал, что было следствие, что Ларису подозревали в убийстве, видел, как ей тяжело. Однажды после допроса следователя у нее даже не было сил сесть за руль, она позвонила, и он тут же за ней приехал.
Казанова был готов унести ее на руках на край света, подальше от всех, кто посмел ее огорчить, хотел бы защитить, помочь, но она молчала и не просила помощи. Когда ей было очень плохо, Лара звонила ему, и он, бросив все дела, мчался к ней. Потом несколько часов забвения и яростного сплетения тел. Он всего лишь давал ей возможность хоть на какое-то время забыться и отвлечься от своих тягостных переживаний.
Ему хотелось вообще не отпускать от себя Ларису, доводить ее до экстаза снова и снова, а потом умирать от счастья, когда эти чудесные изумрудно-зеленые глаза с легкой поволокой медленно открываются и смотрят на него взглядом женщины, пережившей наслаждение.
