Едкий черный дым заслонил фигуру Дэзи, взвиваясь высоко кверху черными столбами и наполняя пещеру тяжелой, непроницаемой мглой.
А Зенон склонился, как бы заглядывая в бездну неизвестного мира, прислушиваясь к тайнам, и глаза его души впервые переступили свой тесный горизонт, свою глупую, ленивую мысль, перешли за грань осязаемых дел и вещей. Впервые стремились они по каким-то необозримым пространствам, по каким-то волшебным далям, по бесконечным высотам и безднам. Он рванулся, ослепленный, полный внутренней благоговейной тишины предчувствий и видений. Душу его овеяло дыхание бессмертной силы.
— Не бойся, я с тобой! — прозвучал около него голос Дэзи.
И он смирился, упал ниц к стопам незримой и покорным и преданным голосом шептал:
— Ничего не знаю, ничего не понимаю, но чувствую, что ты со мной!
— Думай обо мне, и ты всегда и всюду найдешь меня.
Душа его замкнулась, стала всему чужая, погрузилась в продолжительное омертвение.
Когда он поднялся с земли, пещера была залита бледным голубоватым светом. Бафомет стоял как пурпурный пылающий куст, а у ног его на распятое белое тело Дэзи вползала крадущаяся тень пантеры, замыкавшая ее в свои объятья.
Пещера была пуста. Нечеловеческая боязнь за Дэзи до того напрягла его ослабевшие силы, что он громко закричал и бросился в ужасе и безумии на прозрачную стену, желая прийти ей на помощь.
Вдруг все исчезло, бронзовая дверь шумно захлопнулась, и он снова очутился перед угрюмым, разваливающимся зданием, неуверенный, нерешительный и беспомощный, как и раньше, будто совсем не входил туда.
«Куда она могла деться?», думал он, как и раньше, ничего не помня, обводя удивленными глазами развалины.
Обойдя все здание снова и увидев, что все входы по-прежнему наглухо заколочены, он остановился в неуверенности, не зная, что предпринять.
Уже светало. Зарево Лондона догорало на побледневшем небе, подернутом мертвым сероватым полусветом; звезды замирали, как глаза, заволакивающиеся мертвенными веками; растерзанные синеватые тучи проносились совсем низко с каким-то немым криком; вихрь терзал деревья, которые просыпались от тяжелого сна и протягивали мокрые, черные, наболевшие ветви. День поднимался медленно и тяжело, мучительно промокший и окоченевший от холода. Всюду блестели синеватые лужи воды, суровые очертания развалин казались отчетливее и больше, глухие и слепые поля убегали во тьму, мир возникал из хаоса бледнеющего мрака.
И Зенон как бы поднялся из ночи забытья. Его разбудил холод и вихрь, и он, уже не колеблясь, покинул развалины и поспешно направился к вокзалу.
