Первым пришел в себя и как бы встряхнулся Яир.
«Господин Тирош, – обратился он к Габриэлю низким голосом, – вы же знаете, что существует особая организация, отвечающая за воинскую подготовку молодежи. Никто не делает это в индивидуальном порядке и по своему усмотрению».
Габриэль не торопился с ответом, как бы взвешивая слова, дав Яиру возможность добавить:
«Я имею в виду «Хагану»».
Это слово, сказанное им почти шепотом, разбудило во мне воспоминания детства в ставший знаменитым год тысяча девятьсот двадцать девятый – Тарпат по древнееврейскому календарю. Поздней ночью кто-то постучал в дверь и позвал отца. Мне удалось выскользнуть вслед за ним на улицу, где собралось несколько беседующих мужчин. Меня не столько занимал их разговор, сколько поблескивающая рукоятка пистолета у одного из них за поясом. Эта черная твердая рукоятка притягивала мой взгляд, мысли, стремления души в те летние ночи, разрываемые выстрелами. В свете сообщений о резне в Хевроне и слухах о погроме в Цфате, эта рукоятка служила залогом, что такие страшные события не произойдут в нашем квартале. С тех пор образ «Хаганы» представлялся мне неизвестным мужчиной с пистолетом за поясом. И к желаниям детства добавилось одно главное стремление: вырасти и получить или достать пистолет. В нашем седьмом классе из уст в уста передавался слух о том, что скоро мы вступим в «Хагану», на вопросы об этом восьмиклассники предпочитали набрать в рот воды.
«Не думаю, что наши занятия могут в чем-то помешать делам «Хаганы», – сказал Габриэль, – нет ничего плохого в том, что вы обретете определенный опыт перед вступлением в ее ряды. Наоборот, это поможет вам войти в отборную ее часть».
Я почувствовал, что такая формулировка ослабляет цель, к которой ведет нас наш учитель, и потому спросил:
«Но вы имеете в виду более широкую цель, чем сделать нас лучшими бойцами «Хаганы», не так ли?»
«Цель моя одна: когда придет ваше время взять в руки оружие, вы должны быть к этому готовы».
Для меня это было недостаточно. Требовалось еще какое-то дополнительное объяснение:
«Вы бы хотели, чтобы мы были способны силой оружия добиться тех целей, которые мы обсуждали?»
«Душой и сердцем».
Он был по-настоящему взволнован, и в первый раз мы были свидетелями того, как металлические нотки в его голосе сменились иными звуками, подобными тем, которые извлекают из струн. Именно этим он в единый миг обаял наши сердца, изгнав из них последние крохи сомнений и возражений. Свет зеленых его глаз словно бы разлился, охватив нас всех и замкнув, подобно радужному вееру крыльев, которые складывает и которыми скрадывает павлин отдельные цвета. То, чего он не достиг, обращаясь к нашему уму, достиг сейчас этим эмоциональным обращением к нашим юношеским чувствам верности каждому слову, исходящему из его уст.
