Все это свалилось на ее бедную голову – летом история с патефоном, зимой – история с Соломоном. Можно от этого сойти с ума. Самое интересное, что я-то ничего не знал, что происходит вокруг нас. Никто мне слова не сказал. Меня щадили, и всё валили на нее.
Пришла она ко мне вся в слезах, вытирая глаза тряпочкой, отрезанной от какой-то ткани. Так это было в те дни: на платки шли какие-то стершиеся отрезки тканей. Правда, свой платок Амалия обшила цветной каемкой. Именно этот платок почему-то особенно произвел на меня впечатление. В нем была тоска по порядку, чистоте и красоте. И она оплакивала свалившуюся на нее несправедливость. Сел я рядом с ней на кровать, обнял за плечи, и сказал:
«Перестань рыдать».
«Тебе легко говорить».
«Совсем не легко».
«Почему же так говоришь?»
«А что я сказал?»
«Я знаю, что ты сказал?»
«Поженимся. Я сказал – поженимся, Амалия».
«Что? Выходит, кибуц прав?»
«Что поделаешь, Амалия. Иногда и кибуц бывает прав».
И тут слезы Амалии высохли, лицо просветлело. Ощущение было, что я взял ее на плечи, и увез далече – в высоты. Не раз в моей жизни было ощущение, что я несу чью-то душу ввысь, да и самого себя – ввысь, к иной прекрасной, небесной жизни.
Поцеловал я ее в губы, Они были мокрыми и горькими от слез. Я чувствовал себя так, словно рыдал вместе с ней. После этого поцелуй мой был долгим.
Перенесли мы в мой барак ее шкаф с мешковиной вместо дверок, кровать с покрывалом из мешковины, и занавеси из мешковины. Разукрасили салон мешками из-под муки, и стали семьей, одной из многих в кибуце.
Когда Амалия ушла в мир иной и необходимы было оформить соответствующие документы, обнаружилось, что она не замужем и я холост. Мы ведь и забыли, что не поженились по закону. Но этот факт никогда не мешал нам.
Дядя Соломон, друг мой бесценный, спасибо тебе за прекрасный букет роз, что ты поставил в пустую банку. Я сразу поняла, что щедрый незнакомец это ты. Запах роз распространяется по комнате. И я пишу, повинуясь волнам этого аромата. Знаешь ли ты, что у запаха есть движение? Да, медленными волнами он течет вокруг меня. И как волны болтают маленькое суденышко, так и я качаюсь на пахучих волнах, которые волнуют мое сердце и отгоняют мою печаль.
Огонь охватил пространство кибуца. Искры радости и адское пламя тревоги. И языки этого пламени охватывают нас – Рами и меня – легко обжигая. Голоса транзисторных радиоприемников соревнуются с роем голосов кибуцников, слушающих диктора. Все толпятся на асфальтовых дорожках, дома пусты. Каждое сообщение по радио, каждый рассказ, песня, речь – как сильные порывы ветра, раздувающего огонь. Около правления, около телефонов толпится особенно много народа, и каждый звонок телефона, как набат колокола. Каждая малая весточка о чьем-то сыне или муже мгновенно передается из уст в уста. Глаза горят от радости, зависти, тревоги. Флюиды ночи плывут на север, а вертолеты летят на юг, в тыловые госпитали, и небеса полнятся сообщениями о победах, вестями о продолжающейся войне.
