— Вы подлец, сэр! — воскликнул Паскалини.
— А скоро буду еще и знаменит.
— Мистер Холмс, что же нам делать?
— Я могу предложить вам пойти к автору и постараться переубедить его.
— Забудьте об этом, — посоветовал граф. — Я позаботился о том, чтобы этот контракт нельзя было аннулировать.
— Мы сами это проверим, сэр, — сказал Холмс, — а пока нужно придумать, как нам отвезти этот саркофаг обратно в ресторан Луиджи. Хм, я думаю, вы нам, конечно же, не объясните, как вам удалось его сюда затащить?
— Вы здраво рассуждаете. А теперь вы должны извинить меня, ночь еще не закончилась, и у меня много дел. Было приятно познакомиться с вами, мистер Холмс. Что касается вас, Паскалини… — он вздохнул и протянул итальянцу визитную карточку. — Пожалуйста, посетите моего портного. Мне больно смотреть на вас.
— И еще одно, — сказал Холмс.
— Экземпляр первого издания с моей подписью? Считайте, что он уже у вас.
Граф накинул плащ на плечи и исчез в спиральном облаке дыма. Через мгновение над их головами пролетела летучая мышь и растворилась в темноте.
— Мадонна, что за чудовищный эгоизм!
— Действительно. Но не будем терять время. Нас ждет еще очень серьезная работа.
— Так как же мы перенесем мой гроб? Он весит более тысячи фунтов.
— Когда-то я изучал физику, мистер Паскалини. И уверен, что с помощью системы рычагов и блоков нам удастся переместить его к кебу.
— Для меня это звучит очень сложно.
— Ну что же, если не получится, то просто позовем моих нештатных помощников с Бейкер-стрит. Сегодня ночью они ничем не заняты.
— Хорошо, но перед тем…
— Да?
— Мне любопытно, о чем вы хотели спросить графа.
— Это небольшой профессиональный вопрос.
— А именно?
— Я хотел поинтересоваться, не он ли был преступником в одном из моих самых ранних нерешенных дел — в деле об «Анемичном альбиносе».
Из множества дел, расследованных Шерлоком Холмсом, одно-единственное остается непредставленным в обширном собрании рассказов о его жизни. Его не найти и среди тех заметок, которые я поместил в банковский сейф, расположенный в надежно охраняемом месте, где их не найдут чрезмерно любопытные любители сенсаций.
Холмса раздражало, что я вынужден был прибегать к записям, чтобы позже воспроизвести в памяти все детали расследований, которые мы зачастую проводили вместе. Он считал это своего рода умственной неопрятностью, и я ничем не мог поколебать его мнение.
Но даже без этих заметок случай, о котором я вам собираюсь поведать, предстает перед моим мысленным взором так ярко, как будто он произошел с нами совсем недавно. И хотя мы не обменялись и десятком слов по поводу того, что произошло осенью 1897 года, я знаю, что воспоминание об этом деле, primus inter pares
