— Задержанные доставлены, товарищ капитан, — доложил лейтенант. — Волосатик — за нетрезвый вид и попытку подраться, а литературный сотрудник — за грабеж. Вот его паспорт и журналистское удостоверение, — положил он на стол капитана мои документы. — А также его наличные деньги и деньги, отнятые им у швейцара. И мобильный телефон.
— Того пока здесь посадите, — кивнул капитан на парня. — Этого, — показал на меня, — в клетку, за барьер.
Мне показалось, капитан что-то путает, я хотел присесть на стул, но меня цепко схватил за предплечье сержант и втолкнул в полутемную комнату за высоким деревянным барьером. Звякнул запор.
Парень опустился на скамейку. Посидел, повалился на бок и захрапел. Длинные жирные волосы упали ему на лицо и колыхались от пьяного дыхания.
— За ч-что меня сюда? — старательно выговаривая слова, чтобы казаться трезвым, спросил я. — У меня ма-мать дома.
— О матери нужно было думать раньше, — сказал капитан.
— Верните мобильник, мне надо ей срочно… Не имеете права лишать общения с ма-матерью.
— Сядь и молчи, — сказал сержант. — Иначе таким манером в другое место пойдешь.
Я сел на табурет и ощутил устоявшийся запах мочи: слева, под стульями, расползлась небольшая лужица.
«Нужно уговорить их, чтобы отпустили. Должны же они понять, что мама не спит, переживает. У них тоже есть матери. Жаль, денег нет, а то предложил бы откуп… Да, откуп или выкуп? Нет, в моем случае откуп, откупиться».
— Понимаете, я сказал маме, своей маме, что отлучусь на два часа. Или на три. И это было в семь вечера, а сейчас… Дайте позвонить хотя бы с вашего телефона.
— Прекрати хамить, — сказал сержант. — Товарищ капитан, может, мы его таким манером в отдельный номер?
— Пускай там, — сказал капитан. Он сидел за столом и что-то записывал в широкий журнал. В пепельнице догорала сигарета, и бледный столбик пепла норовил упасть на полированную крышку стола. — Поедет следователь к его маме, поговорит по душам. Ну и кого же вы ограбили?
— С моей матерью следователю нужно разговаривать при мне, — сказал я. — Десять лет я живу отдельно, она про меня многое не знает. А я про себя знаю то, чего не знает она.
— Следователь выяснит, — сказал капитан.
— Да, выяснит, и вы меня выпустите из вашей уборной.
— Несомненно, если прикажет, — подтвердил капитан.
— У вас пепел сейчас упадет, — сказал я, не понимая, зачем я это говорю.
— Спасибо, — сказал капитан и стряхнул пепел на стол. А затем приставил пепельницу к крышке стола и смахнул в нее пепел ладонью. При этом я не понял, зачем пепел сначала стряхивать на стол и только затем — в пепельницу. Наверное, чтобы не чувствовать на себе моего влияния. — Вы расслышали вопрос?
