Вот он мне и рассказал, что его обвиняют в том, что он вырвал деньги у швейцара, ограбив его. Но в это я тоже не могу поверить, так как ничего подобного раньше я за ним не замечала.
Хотя мы с ним сейчас чужие люди, но мне совсем не хочется, чтобы у него были неприятности».
Дочитав, я вошел к ней и положил оба листа на диван. Она гладила белье и, отставив утюг, спросила:
— Что, не понравилось?
— Нет, почему? Ты сообщила правду. Я ожидал худшего.
— Чего именно?
— Не знаю. Хотя и здесь ты написала не как о муже и отце твоей дочки, а как о случайном знакомом.
— Да, и я рада, что ты это понял. И еще: пока ведется следствие, я бы не хотела, чтобы ты навещал дочку. От тебя исходит отрицательная энергия. Боюсь, это может ей навредить. Завтра подам на развод.
Ее лицо было красивым и дерзким. Ее глаза лишь на мгновение задерживались на мне, но даже в эти мгновения она меня не видела. Не хотела видеть. И, странное дело, у меня не возникало желания ей возражать или в чем-то убеждать. Я стоял и думал: «Хорошо, что она ведет себя именно так, ее поведение пригодится мне при написании повести».
— Ладно, — сказал я. — Ты — мать, тебе виднее. Ты можешь отдать мне свои показания?
— Бери, я для тебя копировала.
Я сложил вчетверо оба листа и ушел.
* * *
Все, сказал я себе, наше расставание слишком затянулось. Вместо радости общения нас на каждом шагу подстерегает недовольство друг другом, а зачастую и открытая неприязнь. Было ли так всегда? Нет, первое время, когда Маргарита стала ходить в положении, она вела себя иначе. Понимала, что я помогаю ей носить будущее дитя, и потому из чувства сохранения и себя, и ребенка сдержанно и даже мило относилась ко мне. Но потом отношения резко пошли на спад. И первый толчок, заставивший меня усомниться в семейном счастье, дал вечер, проведенный в доме моей хорошей знакомой Лиды Раскатовой…
У нее тогда в очередной раз собрались молодые литераторы с женами, друзьями и просто знакомыми. В тот день должен был состояться «конкурс трех», в котором принимали участие хозяйка дома — Лида, молодой прозаик Стельнов и я. Мы готовились прочитать по рассказу, написанному на заданную тему: «Человек и квартира».
После того как мы прочли свои рассказы, началось обсуждение. Сначала выступали неспециалисты. Жена Стельнова бурно отстаивала рассказ своего мужа. Говорила широко, убедительно, приводила примеры того, когда произведения становятся искусством, а когда нет. Она же назвала рассказ Стельнова лучшим из прочитанных. Об этом же говорил и друг Стельнова — Гарик, но я видел, что в его словах больше дружеского отношения к автору, чем объективности в оценке рассказа.
