Молодец Витя, все правильно написал, порадовался я, опуская газету в карман. Свой брат-газетчик, какой ему смысл писать иначе?
В редакции все уже на местах. Каждый вычитывал свою полосу, исправляя и дополняя в тексте то, что ошибочно напечатано или пропущено. На моем столе, сложенная вдвое, лежала моя полоса. Я присел, но вычитывать не стал.
— Плохи дела, — сказал я, ни к кому не обращаясь.
— Что случилось? — спросил Гена Кусков.
— «Невскую перспективу» читали?
— Мы желтуху не читаем, — сказал Гена Кусков. — Расскажи, что в ней.
Я рассказал.
— Ой, и чего теперь будет? — испугалась Оля Кузнецова и подошла к моему столу. — Может быть, нам поговорить со швейцаром? Убедить его в том, что он не прав? И пускай заявит, что…
— Если он это заявит, то на него тут же заведут уголовное дело, — сказал я. — А так его заводят на меня.
— Ничего страшного, — сказал Гена. — Если б ты был виноват, то сидел бы теперь не здесь, а в арестантской. Требуй, чтобы вернули пять тысяч. Подай встречный иск и требуй возврата. И компенсацию за моральный ущерб.
— Тут тюрьмой пахнет, а ты про деньги, — сказал я.
— Не говори глупостей, — сказала Оля. — Есть люди, способные на преступление, а есть неспособные. Ты неспособный, они это знают. И Гена прав, требуй, чтобы вернули.
Вошел редактор. Поздоровался со мной за руку. Не удержался от вопроса:
— Почему сегодня с опозданием?
Ему я тоже рассказал, что произошло. Он спрятал подбородок в кулак, задумался.
— Нужно твой случай опубликовать в нашей газете, — сказала Оля. — И поставить вопрос: с кем мы имеем дело в общественных местах? Милиция распоясалась, нет на нее управы, швейцары обнаглели. Я сама готова сделать такой материал. Побеседую с тобой, разовью, дополню, а там посмотрим.
Маленькая, женственная, удивительно красивая брюнетка с голубыми глазами, Оля обладает взрывным характером. Она мгновенно загорается, когда нужно кого-то защищать или драться за справедливость. И пишет темпераментно и хорошо. Написав статью о судьбе мальчика, от которого отказалась мать в роддоме из-за того, что он родился без кисти левой руки, она долго навещала его в Доме малютки, а затем уговорила мужа взять мальчика на усыновление. Феде шел уже пятый год, он рос в Олиной семье вместе с Олиной дочкой, семилетней Катей, и был по-детски счастлив.
— Да, мой милый, — сказал главный. — Приятного мало. Ты не пострадаешь, пострадает газета, если…
— Не переживай, — сказал я. — Сложится в худшую для меня сторону, подам заявление. Причем задним числом.
