позволяют выгрёбываться только деньги. Причём, если это не твои деньги. Свои, кровные, так не побросаешь в помойку негодных капризов. Ну, и терпите, и давитесь грязной пеной зависти! Не зря же мои дорогие производители бросали меня одну в плохонькой квартирке, битком набитой злыми духами мучительных детских страхов, и одной-единственной молитвой —
чтобы насталвечер и святые Они пришли домой!!Я всё думала — неужели, ну неужели же для того поковеркано моё детство, изломана моя слабая психика, чтобы я сейчас могла рыться в Гуччах и Мексах как ленивая курица? Это им на извращенный алтарь брошено святое, пугливое и невинное, то, что должно быть САМЫМ ЛУЧШИМ в жизни каждого человека — ДЕТСТВО?! И не просто, а
моё, моё детство, граждане-господа!!! Да, Иваночка, да, детка моя сладкая, мусю-сю! На вот тебе оранжевенькую простецкую тряпчёнку за 2 800, не мерзни! Твое здоровье ведь ох, как
дорого! Один подгнивший зубик в 3 400 обошёлся. И + пузырёчек коньячку, чтобы со следующим зубиком всегда могла на дяденьку-оченьхорошего-стоматолога рассчитывать! Да, а кстати, деточка — ну неприличненько же в трусиках — вот тебе юбочка за 1 250, джинсовенькая, со складочками, и такая, бля, коротенькая — вся попа наружу! А попа-то не хухры-мухры, 102 сантиметрика уже! Ну да, как раз для такой юбочки, и делают же, думают, хорошо смотрится? Уроды. Тогда уж и ремешочек к ней за 1 780. И галстучек — не в тему, зато за 2 870. Чулки в клеточку — вот это я люблю. Куртку серую, невыразительнейшую, и не в тему. Сапожки проститутские на шнуровке до колена. Сигарету у охранника. Чек на папино имя. Позвонили — удостоверились. Расплылись в улыбочке. Ах, да! Напоследок ненависть к этим убожествам взяла своё — прошвырнулась ещё раз по залу. Выбрала что-то совсем уж идиотическое — полосатое. С железяками и стразами, и впихнула продавщицам. Заотнекивались, курицы, а сами — довольны. Халява! Взяли, не подавились, суки.
Выходя, я несколько успокоилась. Не суки они. Сука — я. А они — серость, тупая безликая каша. Отвратительная человечина. Какое имя не дай — дрянь, уродцы, всё не под них. Они вообще ничто и имени никакого не надо. Безликие и безымянные.
Кажется, это и называется гордыней, и есть один из страшнейших грехов, наряду с самоубийством. Чтож, судьба, значит. Вкус суицида я уже знаю отлично. А гордыня всегда при мне была. Пыталась я честно, жить и быть в ихбытии. Ни-фи-га. Не могу. И не подлежит обсуждению. Сама с собой я всё давно обсудила. И вам объяснять не буду. Непонятно — и не надо. Не люблю я вас. Точка.
