Лина уже много лет работала в поликлинике в кабинете кардиолога — опытной суховатой женщины с репутацией первоклассного диагноста, к ней записывались за месяц, занимая очередь в регистратуру на улице в шесть утра. Когда ползла лента из кардиографа, Лина уже и сама могла понять что к чему и несла ее доктору с определенным безошибочным выражением лица. Ей нравилась работа, расписание, освобождавшее то утро, то вечер. Что до приработков, то поток жаждущих уколов на дому не иссякал. Лина называла их, как мама учеников, — частники, и они исправно пополняли семейный бюджет. И ни разу она не пожалела, что так и не стала врачом, — все нервы истреплешь от такой ответственности. Она вообще не вспоминала бы об этом, если б мама иногда не укоряла: «Ну как ты внушишь Милочке, что надо учиться, когда сама без высшего образования?!»
Но дочь приносила пятерки и четверки, по вечерам не загуливала, поступила на подготовительные курсы, а потом и в институт — не первосортный, конечно, — инженеров транспорта, — но на хороший факультет — экономический, кусок хлеба и пресловутое высшее образование обеспечены. Вот только скрытная росла…
Впервые характер проявила на втором курсе. Привела молодого человека, спокойно сказала: «Познакомьтесь, это Ленарт. Он из Эстонии, учится в Тартуском университете, и я туда перевелась, правда, с потерей года. Мы сегодня подали заявление в загс».
Не прошло и года, как Эстония стала заграницей, а вскоре Людмила получила паспорт чужой страны.
Много лет спустя Лина попыталась вспомнить, как жила после отъезда дочери, и не смогла — череда размеренных рабочих дней, домашних забот, однообразных отпусков на черноморских пляжах — «все как у всех».
Пертурбации свободного рынка обошли их стороной: сбережений не было, бюджетники они и есть бюджетники, а уколы да вливания нужны при любых режимах — частников меньше не стало. Но постепенно жизнь менялась не только за окном. Шурин захудалый НИИ получил какой-то заказ, он съездил в Германию в командировку, на работе засиживался допоздна, и иногда вместе с ним в квартиру входил запах коньяка. Лина думала, что выпивки — неизбежные спутники новой работы, относилась к ним легко и радовалась, что деньги в дом, а Шура наконец-то самоутверждается.
Как она была близорука! Как потом корила себя! То, что Шура уже который месяц не дотрагивался до нее, списывала на усталость, небрежность в одежде — на современный стиль… И новые хамоватые интонации, даже грубость молча терпела, потому что знала про мужской климакс, который похлеще как раз подоспевшего ее собственного.
