Все настолько увлеклись проблемами, волнующими, разумеется, каждого, что вовсе отошли от проблем серьёзной литературы. Самое время сделать на девочках небольшой перерыв и вернуться к искусству, хотя, как мне кажется, настоящее искусство и девочки неотделимы друг от друга, что бы там ни пороли критики, искусствоведы, почвоведы, киноведы и иже с ними.
Мы уже говорили, что сегодня все пишут, все умные, начитанные, буддисты или христиане. Соловьёвых и Флоренских, конечно, теперь нет, да они и не нужны. Нынче век перелицовки и критики. Кусочки, отрывки, мозаика парадоксов. Знамёна, шитые из переосмысленного прошлого, водружаются на развороченных могилах унылых семантиков и классиков, чья мысль была непростительно долга и многотомно весома. А что пишет Серафим? Мне вдруг стало интересно. Однажды он делился со мной своими замыслами, и мне запомнились какие-то эфемериды, фантазии, летящие, плывущие, бегущие, ползущие. Мрак, конечно, всё это. Однако в научных и сельскохозяйственных журналах такие штуки на ура идут. Правда, Серафим мне жаловался, что берут у него вещи, на его взгляд, не самые лучшие. «Лабиринт», к примеру, взяли, а «Сарказмы» — реализм чистейшей воды, обвинили в упадничестве и ещё в чём-то. Посмотрим сначала, что там за «Лабиринт».
Подойдя к ярко освещенной витрине продуктового магазина, я увидел сквозь стекло полки, заставленные товарами, бутылками, банками. Народу в магазине было немного, и я решил войти. Поискав глазами вход, я обнаружил его скромный интерьер немного поодаль от витрины. Открыв дверь, я увидел за ней проход в узкий коридор, войти в который мог только один человек, а разминуться двум не было никакой возможности, разве что измождённым жертвам какого-либо свирепого режима. Коридор был ярко освещен и загибался куда-то вправо. Я решительно двинулся вперёд и метров через 100 наткнулся на спину стоящего человека. За его плечом впереди я разглядел ещё одну спину, за которой, кажется, маячила ещё одна.
— Простите, — сказал я, — я намеревался войти в магазин, а попал в какой-то лабиринт.
— А ты откуда? — сказала спина, не тратя силы на поворот туловища или хотя бы головы.
— Из Больших Сверлибаб. Это довольно большая деревня.
— Так вот, чтоб ты знал, сверлибабец. Это и есть вход в магазин. Только, как сам понимаешь, магазинов немного, а желающих гораздо больше. Образуются очереди.
— Так у нас в Сверлибабах тоже очереди, иногда от начала до конца главной улицы стоят. Вся деревня, как один человек.
