Если бы я не был русским | страница 54



Были и ещё кое-какие мужчины, а последним перед Аверьяновым прошагал преподаватель физкультуры в школе. Но когда она выяснила, что ничем особенным, кроме выдающейся эрекции, он не обладает, скоро распрощалась с ним, хотя именно он обучил её многому из того, что должна уметь делать в постели и без неё современная женщина, чем приятно удивляла она потом Жорку и помогла проинтегрироваться Серафиму.

Аверьянов узнал от неё самой и о братьях, и о могучем физкультурнике, как ни странно, ничуть не задевшем его дремавшую ревность. Но после признания Лины, что первым её возлюбленным был армянин, он вновь взбеленился. Его поразило, что и здесь его опередил не русский. То, что физкультурник и братья тоже оказались в первых рядах, его не очень волновало. А вот то, что самый первый! Проклятые «чёрные»!

Они мельтешили повсюду, на улицах, в метро, на рынках, в редакциях, в милиции и даже в партии. Они дружны и сплочены между собой, а белым людям, хозяевам этой страны, на всё наплевать, в том числе и друг на друга. Милиционер татарин отпускал задержанного пьяного одноверца, а русские милиционеры составляли на своих же русских акты, били их руками и ногами, когда бить нужно было других, чужих всем «чёрных». Евреи редакторы принимали к напечатанью рукописи своих евреев или тех, кто жидовствовал под их дудку, а его, Аверьянова, белого по седьмые колена отсылали вновь на улицу из-за «слишком явного и узко националистического верноподданичества». А взять, к примеру, симфонические оркестры или издевательскую насмешку над русской культурой — оркестр русских народных инструментов. Инструменты-то русские, а играет кто? Жиды и им сочувствующие.

А сколько иностранцев в страну напустили, и были бы хоть настоящие, фирменные иностранцы. У этих и женщины симпатичные, и кое-каким барахлом с них разжиться можно. А что возьмёшь с плюгавых и прыщавых вьетнамок или гориллоподобных негритянок? Они сами тут побираются да ещё негритят с китайчатами потом здесь прописывают. В иных местах русскому человеку на улице сквозь это отребье не протолкнуться. Нет. Так дальше продолжаться не может.

Бесило Жорку равнодушие к проблеме «чёрных» сослуживцев, жены и многих приятелей, хотя находились, конечно, люди, его понимающие. Сочувствовала тёща, рассказывала, что не принимает на работу чурок и жидов. А в прошлом, теперь безвозвратно канувшем, но таком замечательно упорядоченном и справедливо строгом, она как-то доложила кому следует о своём начальнике, у которого мать была немецких кровей, «так улетел начальничек, только о нём и слышали».