Если бы я не был русским | страница 50



Из записной книжки
Однажды я попал в компанию людей
с нервным тиком в ногах,
со спичками в зубах,
хохочущих как нервнобольные,
мелющих чёрт-те что, чёрт-те о чём,
звенящих мелочью и ключами в карманах,
напевающих один и тот же мотив,
причмокивающих и сосущих непонятно что,
воняющих потом, гнилыми зубами, горелыми
табачными листьями, пивом, мочой, косметикой
и ещё чем-то, столь же приятным,
с урчащими животами,
глядящих как жабы со дна болота,
плюющихся прошлогодними соплями,
дышащих, чихающих и зевающих прямо в лицо собеседнику,
пьющих водку, как прапорщики из Архангельска,
чавкающих за едой, словно олигофрены,
носящих на себе насекомых, вирусов, микробов,
норовящих занять денег и не отдать,
готовых спереть всё, что плохо лежит,
врущих, как сталинские стукачи,
ругающихся, словно осквернители еврейских кладбищ,
лезущих под юбки дамам, а потом запирающихся с ними
в клозете, где места ровно на унитаз и одного человека на нём,
храпящих, как в тифозном бреду,
блюющих на лестницах, на станциях метро и в вагонах
электричек…

Это была обыкновенная вечеринка — встреча старых университетских знакомых, дипломированных журналистов, востоковедов, преподавателей истории.

Георгий Победоносец

Аверьянов тоже проницал людей насквозь и чувствовал своё глубокое превосходство над ними. Как всё-таки много в мире людей подобного рода и как мало в этом какого-либо толка. Разумеется, он прекрасно сообразил, что за тип этот Серафим и в какой области жизни и искусства вкусы его жены и Серафима наиболее сходятся, но грубое хамство или битьё морд не удел проницательных. Они по большей части управляют хамством и мордобоем, как выяснил ещё в годы детства Жорка Аверьянов. Конечно, он комплексововал, как и всякий слегка образованный русский человек, и комплексовал давно, с отроческих пор.

Среди всех его дворовых и школьных приятелей был он невысок, не особенно силён, умён и скучен в компании девочек. Жил он в ту пору в одной из автономных республик Закавказья в небольшом городишке, и половое созревание его протекало в атмосфере здорового социалистического национализма. Почти каждая попытка его завоевать сердце и прочие внутренние органы какой-нибудь голоногой, курносой девки, которых не очень много бегало по закавказским улицам, кончалась побоищем, а вернее просто побоями со стороны местного населения и прохожих мужчин и юношей разных национальностей.

Отчаявшись в завоевании внутренних органов местных сосискоедок обычным человеческим путём, Жорка пошёл в большой спорт, в секцию бокса. Тренер секции, человек, поросший диким курчавым волосом с головы до пят, приказал Жорке сначала месяц питаться сырым мясом с сахаром, а потом приходить на тренировку. Полмесяца он боролся с прогрессивной блевотой, но вторые полмесяца уплетал сырое с кровью мясо, как макароны. Тренировки пошли успешно, и вот на одном маленьком соревновании внутрисекционного значения Жорка уже вступает в бой с представителем Чечено-Ингушетии. Бой закончился очень быстро, полным Жоркиным беспамятством и последовавшим за ним глубоким отвращением к личному участию в мордобоях, а также к представителям сразу двух национальностей: чеченам и ингушам.